Практика общий охват извне13. 5. 1. 1-4

13. Некоторые стратегические и тактические моменты преодоления либерально-капиталистических устоев и движение к событийности



13.5.1. О диктатуре пролетариата.

13.5.1.1. Пролетариат, индустриальный и постиндустриальный.

13.5.1.2. Пролетариат и народ.

13.5.1.3. Народ как вершитель истории и революции.

13.5.1.4. О назначении диктатуры пролетариата сегодня.


Примечания


О диктатуре пролетариата.


Не будем разбираться с понятием «диктатура пролетариата». Оно так всеобъемлюще расписано основоположниками, особенно В.И. Лениным, что вряд ли можно сказать еще что-либо, не повторяя «зады». Все же, ниже именно о нем у нас и пойдет речь. Выше не раз констатировалось: диктатура пролетариата сегодня, согласно многим авторам, изжила, вернее, переросла себя. Точно также, «перерос» себя Носитель и субъект данной власти, пролетариат. Так ли это? Если да, то что отсюда вытекает? Как быть с диктатурой пролетариата, какова ее судьба в современных условиях? Неужто следует отказаться от данного понятия?.. Но сначала предстоит разобраться с самим пролетариатом. Соответственно, движущей силой социалистической революции



Пролетариат, индустриальный и постиндустриальный.

Начнем с констатации, что диктатуру пролетариата основоположники научного коммунизма связывали с известным им, классическим пролетариатом, сложившимся в условиях индустриального капитализма. История свидетельствует, он полностью оправдывает, возлагаемые на него надежды как наиболее сознательный, до конца последовательный и революционный класс, стало быть, движущая сила социалистической революции.

Оно и понятно. Среди всех классов и сословий, социальных общностей индустриальной поры пролетариат всего более подготовлен, заинтересован в социалистическом обновлении мира. Сплачивая вокруг себя другие угнетенные классы и общности, он способен завоевать власть, покончить с буржуазным обществом. Самим капитализмом, в борьбе за освобождение он учится, — и практически (экономически, политически, идеологически), и теоретически, — не только добиваться власти, утвердить свою диктатуру, но также удержать, воспользоваться ею для последующих социалистических преобразований, влекущих преодоление классового разделения общества, отмирание государства, следовательно, всяких диктатур. Таким пролетариат не мог не быть в эпоху индустриального капитализма. И основоположникам научного коммунизма больше просто не на кого было делать ставку, разрабатывая теорию социалистической революции.

Факт, что в пору индустриализма, особенно на классически-капиталистическом этапе пролетариат был самым революционным и способным преодолеть буржуазный строй классом, несомненен, подтверждается на практике. Но является ли рабочий класс и с развертыванием постиндустриального общества сегодня все также гегемоном в антикапиталистической борьбе за социализм? Так ли уж верны голоса, отрицающие за ним все это? Если да, то каково существо, место и роль пролетариата в сегодняшних реалиях? В частности, Российских. Представляют ли реалии РФ индустриальное общество? К тому же, классического толка, дабы признавать пролетариат действительно главенствующим в революционно-освободительном процессе. Или перед нами, как в плане общества, так и пролетариата, нечто весьма специфическое? Обстои дела так, — как тогда быть, что делать? На кого положиться в делах социалистического преобразования капитализма? Неужто придется пойти по стопам новых, «евролевых», обративших надеющиеся взоры на маргиналитет, соц. Меньшинства, ЛГПТ движения, «голубизну», вообще, люнпенство?..

О состоянии дел с отечественным рабочим классом и диктатурой пролетариата, а также сложившихся у нас сегодня условиях, о перспективах дальнейшей демократизации общества, борьбы за права и свободы народа, социальную справедливость, — немало говорится в ряде отечественных публикаций. По нашему мнению, всего определенней взгляды на означенные предметы представлены в небольших статьях Л. Развожжаева [691].

В целом же, недостаток данных и других публикаций один и тот же. Они осмысливают интересующие предметы на производяще-присваивающей основе, с вытекающими отсюда следствиями. Точно также видят строительство социализма и коммунизма, сам последний, — чем-то уже безоговорочным, догматически определившимся.

Проясняя поднятые вопросы, нельзя не признать: экономику Советского Союза накануне его контрреволюционного разгрома можно было отнести не просто к индустриальным, но, скорей, к развитым индустриальным экономикам. Больше, — ступившим на стадию постиндустриализма. Увы, этого не скажешь об экономике современной РФ. По признанию почти всех исследователей, она, с разваленной промышленностью, деградацией производительных сил, — причем, как в плане вещественного фактора, так и человеческого, — пала свыше сотни лет назад по уровню своего развития, состояния человечности. Если признавать буржуазность сложившегося общества, то в той, разве что, разновидности последнего, где оно всего более напоминает этап дикого капитализма, с вытекающими отсюда следствиями, характерными обществу первоначального накопления капитала, с явными элементами феодальной зависимости и, увы, неистребимых компродорства и коррупции.  В этом смысле его весьма метко выразил А.И. Фурсов абревиатурой  «Кокс» (т.е. компродорский, криминальный, коррупционный строй) [692].

Из этого состояния наше общество, как видно, до сих пор не выбралось. Отсюда, свойственные ему черты грабительства, безудержной наживы, купи-продайства, коррупции, явного или прикрытого слияния богатства и власти, произвола чиновничества на всех уровнях. Налицо феодализация системы власти. Смыкание преступности с политикой и властью пронизывает все звенья экономики сверху донизу. Царит безудержная диктатура «вещного» богатства, лихоимства, мафиозности, сговора, по природе и проявлениям которых как-то даже трудно определить, что перед нами: феодальное или буржуазное общество. Потому, собственно, разговор идет об олигархическом (феодализированном), мафиозном обществе, с беспрецедентно монополизированными полномочиями президента. Власть последнего настолько всеобъемлюща, могущественна, что недоступна иным монархам. Как бы рангом пониже, вплоть до микроуровня эта власть копируется «безудержным разгулом» чиновников на местах.

К тому же, принимаемые властью законы, управление страной в целом выражают вседозволенную диктатуру крупного капитала, олигархической плутократии, людей так называемого «своего круга». Политика лицемерно вершится под прикрытием слащавых буржуазно-либеральных сказок о «благополучии», «благоденствии» общества, народа, всех людей, о предоставлении равных возможностей «раскрутке» каждого человека. Одновременно под прикрытием данных и аналогичных «сказок» (живящихся воровством форм у левизны) вершится безудержная «оптимизация». То есть эксплуатация, сводящая положение трудящихся низов вплоть до уровня бесправных крепостных, рабов с мизерными зарплатами, влачением жизни за чертой бедности.

Вообще же, экономика, страна низведены до состояния стран так называемого «третьего мира». Одним словом, — полуколонии. Она поставлена на обеспечение природным (причем, не только вещественным, но и человеческим) сырьем метрополии. Поскольку промышленность, высоко технологизированные производства сплошь да рядом свернуты, экономика сведена к примитивной продаже наработанного в прошлом, к разбазариванию располагаемыми сырьевыми и человеческими ресурсами. Страна прочно сидит на нефтегазовой «игле», в строго отведенной ей «нише» сырьевой колонии...

Труд, занятых в «бизнесе» (причем, и хозяев, и работников), безоговорочно примитивен. Многочисленный отряд людей, с некогда высококвалифицированной подготовкой, деградируем. Профессионалы просто вытесняются из производства (среди прочего, «гастарбайтерами» из бывших союзных республик) за ненадобностью. Доходит до того, что, когда там-сям возникает нужда (например, в связи с массированным всплеском ВВК из-за так называемой СВО), их уже невозможно найти [693]. И за в общем-то немудреный труд, скажем, того же экскаваторщика, уже приходится платить до 500 тысяч (хоть и обесцененных, но все же) рублей. Собственно, это не ахти какие «бабки», коль скоро подходить к делу относительно, учитывая обесценение выплачиваемых трудящимся «довольств» и сравнивая с тем, как ценится труд в той же метрополии....

Созидательный труд в стране, как правило, «оплевывается и высмеивается, а наилучшим человеческим качеством провозглашается лишь одно — качество торговца-спекулянта» [694]. Труд, не несущий «навары» и как можно большие, — такой труд для всякого быдла, черни, «жизненного мусора», как прямо изволил выразиться хозяин сбербанка страны. Нет никому дела, что культивируемый пришлыми хозяевами, труд все быстрей и неотвратимей истребляет страну, народ. Нужно вернуть ему подобающие меры, значимость, вырвать из захвативших и «удушающих лап», кричат часто, особенно на телешоу. Но как, — кто знает? Кто об этом слышать хочет?..

Власть искусно создает и насаждает посредством средств массовой коммуникации и информационных технологий культ потребительства, дурного индивидуализма, асоциальности, других либеральных ценностей, деградирующих человеческое. Сознание граждан примитивизировано, опустошено до уровня животности. Царящая в отечестве обстановка, система образования формирует людей в грязно-торгашеском духе, западничества, расчеловеченности. «Честь и совесть, свобода и любовь, страна и земля, — все становится объектом купли-продажи. Скрытая пропаганда насилия, проституции, содомии и наркомании захлестнула экраны телевизоров в постоянной непрекращающейся битве за умы и сердца нашего народа, который продолжает вымирать в блеске экранных миражей» [695].

Деградация культуры, души и духа, разворовывание народных богатств, страны, предательство, демографический коллапс, — в целом происходит под благодушное пение «осанны» власть предержащим. В целях подачи лжи за истину, прикрытия воцарившихся бесчеловечных порядков, своей неблаговидной прихватительской политики господствующая власть в дополнение к общеупотребительным, стала использовать изощренные, специфические для современных российских условий, способы оболванивания трудящихся.

Так, с одной стороны, идет спекулятивное вознесение великих социальных достижений и побед Советского народа в годы социалистического строительства. Утверждающиеся бездушные порядки гнусно драпируются лозунгами, плакатами, советскими кинофильмами, портретами выдающихся отечественных деятелей из недавнего и т.д. Хорошо об этом говорится в приведенной на страницах темы публикации Николая Островского (Краснодар).

Эти гнусные подмены часто усыпляют бдительность трудящихся, создают видимость продолжения прежнего курса, заботы о народном благосостоянии, справедливого строя, отвлекают людей от борьбы за свои права и свободы, за лучшую жизнь, против буржуазии, либерастического растления. Живится ностальгия по советскому прошлому.

С другой стороны, раскручиваются разного рода отвратительнейшие рекламы, «ток-шоу», «прямые линии», пресс-конференции (в том числе в интернет) с видными властными деятелями, чиновниками, главой государства. Все это, особенно прямое общение с первым лицом страны (например, в виде вопросов и ответов, «дней президента», встреч последнего с населением, демонстративных «рукопожатий», восхвалений) «создает у простых людей иллюзию, будто они влияют на внутреннюю и внешнюю политику государства» [696].

Вместе с тем, в таком патерналистском общении, когда, к тому же, Путину приходится самолично и напрямую решать разнообразные вопросы граждан, вплоть до мельчайших деталей жизни отдельного человека, не просто ли устроить показушник того, как «власть», лично «сам» («самый лучший», «самый добрый», вплоть до «отца родного») президент (на деле ни за что не отвечающий диктатор и т.п.) денно-нощно являет заботу о своем народе, о каждом подопечном... То же, что в подобных ситуациях очевидней всего выражена олигархически-деспотическая природа сложившейся системы власти, мало до кого доходит, мало кого трогает... Мало трогает и доходит до понимания, что деспоты бывают не только добрыми, и вообще, им очень даже несложно сменять милость на гнев, как и наоборот.

Хотя, — как знать, к добру или худу, — можно ли строго утверждать, что В.В. Путину принадлежит безусловная и абсолютно самоличная власть. Если верно, что последняя олигархична, то отрицательный ответ на поставленный вопрос очевиден...

Продажная интеллигенция, СМИ стараются изо всех сил преподносить наличные порядки «в высшей степени демократическими», справедливыми, служащими человеку труда. И они преуспевают в этом. Часто нищие и голодные граждане считают буквально «благодетелями» тех, кто грабил и продолжает их грабить. Как благоговейно, с чувством трепетной преисполненности часто звучит сегодня слово «работодатель»! Или другое: «создатель рабочих мест»...

Оно и понятно! Кто делает жизнь? Кому мы, простые люди, обязаны тем, что имеем? Причем, — не только доходы, но вообще, что-либо значить: ценить себя, быть «годными» для чего-либо. Да, везде и во всем мы обязаны «хозяевам» «создателям» не только рабочих мест, но и жизни нашей! Все из рук «кормильцев», «бизнесменов», нашей «элиты», «небожителей»...

Какой-нибудь скоморох, клоун, артист, богемная шелупонь, — всегда прежде знавшая свое место «при стенке», готовая к исполнению шутейско-проститутских «утех», — нынче погодовершитель, «благодетель», «законодатель нравов». И если б возвышающих человека, осветляющих, — нет же: все растлен, смакование очередной гнуси. Натыкаешься повсюду на, набивших себе руку каналах «зомбоящика», шоу разного рода проходимцев, где вся эта низкопробная свора выпендряется, — просто омерзение пробирает! Вот, и журналюги, прикормленные властью, — типа гниды Соловьева, который, кстати, не работает на государственном телеканале, но продает свои поделки последнему за нехилые башли, а за это еще и воинские звания (уже майор! Никогда и нигде не служимши) получает, — просто борзеют в своей хамски-бесцеремонной и низкопробной вседозволенности...

Приходит чувство, что человеческая мелкотравчатость, тупость, падеж, гадостность, не имеет границ, падать, развращаться можно долго и долго. И эта плесень на человеческом теле (а объявилась она не только у нас) учит всю страну, ставится в образцы, пример для подражания... Никакой альтернативы этому асоциальному обезьянству нет, не на кого глаз положить...

Как-то слышал, что новый председатель комиссии по вопросам культуры в ГД, Е. Ямпольская, вроде, решительно настроилась на слом данной, вытравливающей человечность, духовный свет, пакости. Однако, как видно, ничего ей не удалось, да и вряд ли что она предпринимает. Одно дело ведь слова, а другое — дела! Видать, сама из того же теста. Хотя, по правде говоря, почти всегда с интересом слушал ее выступления, в частности, на тех же Соловьевских ток-шоу. Так что, вполне возможно, ей просто не переломить сложившийся уклад, порядок. На это, между прочим, недавно жаловался по «Россия-24» сам (теперь бывший) министр культуры, В. Медынский...

Одновременно правящий класс своей хитрой политикой создал репрессивную государственную машину, судебно-полицейская система которой устроена так, что ворующие миллиарды, губящие сотни народа, отделываются разве что «домашним арестом», «подпиской о невыезде». Лихоимство богачей, беспредел, беззаконие, уничтожение флоры и фауны, экологические преступления, выпуск недоброкачественной продукции, доходящие до буквального мора народа, — высвобождаются из-под контроля, легализуются, берутся под защиту. В то же время, трудящиеся низы, их дети, сироты ютятся, замерзая в непригодных для жилья халупах, подворотнях, канализационных люках. А треть населения живет за чертой бедности, влача нищенское существование.

За какой-либо мелкий проступок всяким там «нищебродам», «замкадышам» уготованы, разлагающие без остатка человечность, нары. «Новые дворяне», «крутые» же безнаказанно давят «простолюдинов» на дорогах. На предприятиях творится произвол и беззаконие. Попасть в больницу — равносильно краху семейного бюджета. А человеку, лишенному средств — смертельный приговор... «И даже сама смерть стала непосильным бременем. Все это результат <сказок> и обмана буржуазии, результат молчаливого соглашательства «терпеливого» и «всесносящего» народа [697].

Такова предельно кратко действительность нашей страны на сегодня. Худо-бедно, она сложилась, представляя некоторую целостность, определенность. И даже — устойчивую. По крайней мере, падающей, ей за последние годы довелось вынести два неимовернейших испытания от общепланетарной кризисности. От них она не только не развалилась, сдала, но, выдержав, как-то даже «умудрилась» несколько стабилизироваться на фоне остальных стран, подпавших под такой же «пресс». Речь идет об эпидемии ковид-19 и специальной военной операции, куда не мытьем, так катаньем, втянул нашу страну империалистический Запад.

Очень многие ждали, подвергнувшись натиску ковид-эпидемии, отечество, равно другие, в корне преобразятся: двинутся путем подлинной справедливости, самодостаточной экономики, социалистических преобразований и проч. Однако, ожидания не сбылись. Выдержав натиск, совладав так сяк с возникшими трудностями, отечество сохранилось в былом статусе.

И, вот, уже скоро два года с действием второго «натиска». Он куда опасней, нарастающе напряжен, затягивает. Но, как заверяют (например, ряд последних выступлений президента), руководство страны, ЦБ полно решимости справиться с вызовами и предстоящими задачами надежной защиты отечественных интересов во всех областях внутренней и внешней политики. Что верно, у правительства нет программы, никаких обнародованных во всеуслышание планов, стратегических целей. А у ЦБ — одна и та же «шпаргалка», подготовленная еще где-то в Чикаго или «мальчиками» из Сан-Франциско. Вряд ли в этом смысле моменты-направления, оговоренные президентом, скажем, в недавнем послании СФ РФ, следует принимать за таковые.

И тем не менее. Нас убеждают: руководство успешно применяется к усложнившимся реалиям. Напрягая усилия, мобилизуя трудовые и материальные ресурсы, страна удерживается «на плаву» и даже роста, сохраняя прежний политический и экономический курс. Другими словами, правительство полно решимости сладить со всеми навалившимися трудностями теми же средствами, рычагами, коими располагает, ничего радикально не меняя, сохраняя былое направление движения. Нас уверяют, что наша экономика занимает пятое место в мире, поскольку у населения почти самая лучшая «покупательная способность». И проговаривается такая, скажем так, «блажь» самыми первыми лицами во власти. Видать, совсем уже «заценили» свой народ, внаглую предлагая подобную туфту сплошь да рядом!..

Да, приходится напрягаться, уверяют нас, решать архисложные задачи. Преодолеваются бесчисленные «санкции». Особенно непросто дается «импортозамещение» (Кстати, нельзя не заметить, преимущественно сменой импортеров и, вот, уже свыше десяти лет практически оставаясь все там же). Да, возрождается, организуется, налаживается выпуск необходимой военной и гражданской продукции, мобилизуются человеческие и материальные ресурсы по обеспечению фронта, тыла и т.д. И руководство полно решимости справиться с выпадающими проблемами. И это при многочисленных констатациях противоположного. Призывах, рекомендациях, заклинаниях и проч. со стороны весьма многих авторов, специалистов, общественных деятелей, — причем, далеко не только левого толка, —решительно развернуть социально-экономический курс отечества, отказаться от капитализма, перевести экономику на мобилизационные рельсы и радикально усилить позиций государства в хозяйственной жизни страны.

Мы здесь не станем разбираться во всех этих, весьма непростых вопросах, какой курс нужен, кто прав, кто нет, что тут хорошо, а что плохо. В том числе оставим, напрашивающийся навязчиво, вопрос если наше правительство так всесильно и столь уверено в своих силах справится с задачами возвышения экономики и народного благосостояния, то что же делало оно до сих пор, ведя страну по нисходящей? Ведь в «обойме» руководства страной почти те же, бессменные лица!..

Для нашего исследования сейчас важно проконстатировать только одно. А именно: крайне скудно описанная характеристика отечественной действительности в связи с означенными испытаниями, ничуть не изменилась. Разве что народу стало жить куда трудней, напряженность возросла, социальные проблемы обострились, галопируют цены, инфляция, обесценение валюты. Олигархи жиреют, занимая первые места в данном отношении в списке «Форбс». «Заданная более 30 лет назад траектория движения России к пропасти сохранилась» (В.Ю. Катасонов)...

И, тем не менее! Трудящиеся, в принципе, какими были, такими и остались по своему качеству, мироориентации, социально-классовому статусу, уровню сознательности, политической зрелости, активности.

Наша, скажем так, «скупая картина» состояния дел в отечестве в целом, так либо иначе, преломляется на особенностях, специфике рабочего класса здесь. Больше, он предстает куда непригляднее. Контрреволюционными сдвигами «проклятых девяностых» он по большей части оказался буквально деклассирован. А по части сознательности и организованности отброшен вплоть до докапиталистической поры. Так что, уповать сегодня на него, что он совершит революцию, установит свою диктатуру, к тому же, начнет что-то там социалистическое вершить, — даже не смешно!..

Деиндустриализованный, периферированный, деградированный, отечественный рабочий в массе своей просто разложен, обесчеловечен, раздавлен. Собственно, и нет его как класса вообще толком: вспомним сказанное на этот счет в разделе (12.3.). Нет его даже на уровне тред-юнионистского сознания: он не способен на создание собственных профсоюзов. К нему, даже народникам рано идти, ибо уже на индивидуальном уровне человек буквально растлен, деклассирован...

Хорошо описывает состояние разложенности отечественного работника А. Фролов в своей книге [698]. Да и другие авторы подмечают эту деградацию, указывая также, что во многом результат является следствием целенаправленной работы господствующей власти, осуществляющих ее политику, средств массовой коммуникации. Далеко потому не случайно, что промышленного, как-либо организованного рабочего власть буквально изгнала из центров. И оставшиеся, «служащие», — кто они, какие на фиг рабочие? Каким же, потреблятством, напрочь сманипулированностью, развращенностью, вплоть до лакейского холуйства перед буржуазностью и властью, отдает сознание их!..

Констатируя плачевное положение дел в нашей стране и состояния пролетариата здесь, нельзя не отметить, все же, следующее. Хоть страна в целом низверглась в беспрецедентную деградацию, очутившись, по крайней мере, состоянием сознательности трудящихся, как верно замечает в своей книге А.К. Фролов, где-то на уровне шестидесятых-восьмидесятых годов девятнадцатого столетия, тем не менее, следует учесть весьма важное обстоятельство. Отброшенное назад в развитии (особенно духовном), Несамостоятельное, полузависимое, отечество сегодня поневоле пронимается особенностями, идущими из метрополии. И это так, что бы себе ни мнили, заправляющие тут, политики, СМИ. Тем более, граждане.

Мы, между тем, знаем, метропольные страны, Западный капитал уже давно переживают постиндустриальную стадию буржуазного становления. О том, что это такое, не раз говорено выше и в других наших работах. Потому, не повторяясь, заметим лишь два момента.

Во-первых, состояние постиндустриальности, процессы, происходящие тут, — особенно дух, психология, поведение людей, — так либо иначе, но накладываются и на качествах периферии, а также третьего мира, куда мы пока что занесены волей истории. И с этим нельзя не считаться. Многие процессы, происходящие у нас, в том числе состояние дел с производством, трудом, с отношением к действительности, в ценностных ориентациях, предпочтениях, психологии людей и проч., непременно преломляют на себе также постиндустриальный эффект. Кстати, — и не без тех социально-психологических, информационно-технологических, утилитарных, дигитальных, депопуляторских следствий-трансформаций, коим подвергается сегодня постиндустриализм. Господствующий центр отливается на всех остальных сторонах целостной системы, каковой является современное мировое хозяйство, или, как обычно говорят, «взаимозависимый, целостный мир».

Второе. С развитием производительных сил, ростом производительности труда сокращается численность людей, относительно занятых в непосредственно производственных процессах (вещепроизводстве). Особенно явственно данное сокращение с обретением производством постиндустриального облика, с приходом информатизации и дигитализации. Здесь, к тому же, сфера вещепроизводства существенно сужается, уступает доминирование человекопроизводству, потреблению, сервису. Тем самым, численность людей как непосредственных производителей материальных благ и даже как ближайших участников вещепроизводства (рабочих) не может не сократиться. Причем, — существенно. Но самое главное во всем этом, что принципиально меняется качество пролетариата, его место и роль в системе производства, общества в целом. Под воздействием объективных и субъективных факторов он буквально деклассирован, разложен в означенном выше (12.3.) плане. Именно он составляет массу, представляющую объект депопуляторских усилий.

На прежних этапах производства рабочий, как мы знаем, выступал непосредственным производителем материальных благ и прибавочной стоимости. Другими словами, продукты (товары) фабриковались непосредственным трудом, — то ли руками, за станком, за конвейером, верстаком, то ли как еще иначе, — работника (рабочего). Тем временем, с приходом и развертыванием постиндустриализма работник, выходя из непосредственного процесса производства, становясь «рядом с ним», перестает быть непосредственным производителем («синим воротничком»). В основном эту роль перебирают на себя технические средства. На долю работника, стало быть, выпадает необходимость обслуживания (контроля, регулировки, наладки и проч.). Так разворачивается сфера сервиса. Соответственно, — «работников сервиса» («белых воротничков»), служащих, с принципиально иным местом и ролью нежели у классического пролетариата в системе производства.

Отсюда следует констатировать: пролетариата в том плане, как основоположники марксизма его понимали и как существовал он в условиях классического капитализма, не остается (по крайней мере, в метрополии). Он неимоверно сокращается. Постиндустриально продвинутые страны метропольного капитала пролетариату в классической данности уготовляют участь своеобразных «могикан». Он как непосредственный производитель, — благодаря повсеместной автоматизации, роботизации, информатизации, вообще, с переходом к технологиям третьей и четвертой волн, — почти сводится на нет. Его тянут за собой в небытие, дымящие, чадящие, пылящие, зловонные, занимающие огромные территории (причем, часто в центре города) фабрично-заводские гиганты эпохи индустриализма.

В добавок, элементарный вывоз производства в периферию («на юга») тоже, как бы опустошает метрополии от непосредственных производителей. Правда, их число растет «на югах». Но и эти непосредственные производители, как ни крути, являющие буржуазный постиндустриальны мир с растленным человеком, крайне мало напоминают собой тот самый классический пролетариат, который знавало революционно-освободительное движение конца XIX начала XX столетия. В том числе его теоретики.

Выходит, факт, что рабочих прибывает в странах периферии, не очень-то о многом говорит. По крайней мере, в силу их, скажем так, «заколониализованности» и, как ни крути, периферийности.

Нельзя не заметить, какая-то странность наблюдается сегодня, вроде, прежде не встречавшаяся, по части оценки постиндустриального капитализма. Кое-кто стал смотреть на постиндустриализм, постиндустриальное общество иначе, нежели до недавно было принято, устаканилось. Видно, перемена оценок — от обнаружения недостатков осмысляемого этапа капиталистического становления.

Пошло поветрие, что постиндустриализм — некая «выдумка мракобесов», вплоть до «американских коммунистов». Здесь производство, промышленность как таковые сводятся на нет, свертываются и проч. Тем самым, совершается деиндустриализация. Общество настигает деструкция («детройтизация»). Люди лишаются работы, средств к существованию, деградируют. С необходимостью складывается порядок, когда сильные мира, сплочаясь в «элиту» «избранников», порабощают народы, превращают массу населения в расчеловеченное, безропотное «стадо». Тем самым, безудержной эксплуатацией его на минимизированном производстве, а то и обыкновенными спекуляциями, пользуясь своим господствующим положением в мировой экономике и проч., устраивают себе «привольную жизнь». Если сюда еще присовокупить, далеко идущие депопуляторские консеквенции, вытекающие из теории и практики неолиберализма с трансгуманизмом, становится очевидным, что постиндустриализм — это прямой путь к уничтожению человека, вообще, неминуемого мирового краха. Стало быть, от складывающегося впечатления, что постиндустриализация «влечет деиндустриализацию общества», нечто от развала производства и проч., — за все данные, вроде бы, «прегрешения», кой-какие авторы не скупятся сыпать на постиндустриализм «горы проклятого пепла».

Вряд ли со всеми данными оценками можно согласиться. По крайней мере, трудно признать, что постиндустриализм уничтожает производство. Верно, он серьезно видоизменяет последнее. В частности, выводит труженика из непосредственного («веще»-фабрикующего) процесса. Да, автоматизация, роботизация, информатизация, глобализация. Дистанция между метрополией и периферией стирается. Наблюдается децентрация, демократизация власти и управления, а также собственности. Вместе с тем, хоть последняя не перестает оставаться частной, тем не менее, предельно обобществляется. Точно также налицо дальнейшее обобществление труда (10.2.1.2., 10.2.1.3.). И никакого свертывания, тем более, разрушения производства по сути не происходит. Оно лишь качественно меняется. То, что Тоффлер называет «цивилизацией фабричных труб», действительно, вытесняется, вывозится в худшем случае, «в места не столь отдаленные». При современных скоростях, прозрачностях, системах коммуникации, возможностях движения финансов и информации мировое экономическое пространство предельно универсализуется, уплотняется. Почти мгновенно становятся доступны любые его точки из какого угодно места. Потому, в принципе, совершенно не важно, где расположено производственное предприятие. Главное — чтобы было «оптимально»: удобно, экономично, малозатратно, эффективно, прибыльно собственнику капиталов, транснациональной фирме, метрополии.

Другое дело, конечно, далеко не все, что ей выгодно, выгодно также и обществу, народам, планете в целом. Точно также, процессы информатизации, глобализации, потребления, человекообразования, развития человеческого капитала. Наконец, развитие экономики в целом, строительства общества и мира, — ответствует ли все это зовам бытия, подлинной человечности? Выражает ли интересы истории, будущего? Верно, в мире господствует постиндустриализм. И он объективно социально ориентирован. Тем не менее, реально царит постиндустриализм, буржуазно настроенный, формирующийся на путях капитализации. Никто ведь господство капитала не отменил! Стало быть, жизнь идет своим (капиталистическим) чередом, с характерными ему, коллизиями, противоречиями, «болячками». В том числе глобально-системным кризисом, в последнюю стадию коего сегодня буржуазное общество в форме постиндустриализма впало. Процессы дигитализации, роботизации, симулякризации, трансгуманизации, — вершащиеся антибытийно, бесчеловечно, депопуляторски, — разве все это не свидетельство данного впадения?..

И, конечно же, никакого свертывания производства нет. Если оно и переносится с центра в периферию (поближе к ресурсам), то, тем самым, не только не сворачивается, но, напротив, расширяется, «эффективируется». Разумеется, «устаревшие», ставшие невыгодными, индустриальные предприятия закрываются, как и должно быть...

Все же, вещепроизводство сокращается, поскольку имеет место перепроизводство, переход к спекулятивным моделям экономики. Вырабатываемые «вещи» (товары) уже некуда девать, не реализовать, да и не выпускать в растущей мере из-за исчерпания рынков, из-за производительных, ресурсных и энергетических ограничений. Даже — в связи с переходом к инклюзивному выпуску товаров под спрос.

По большому счету же, производство растет, особенно в сфере услуг, финансов, виртуальной экономики, потребления. К тому же, производство еще более обобществляется, универсализуется. Больше, приобретает невиданные прежде формы. Приходят качественно новые фирмы, предприятия, где «человеческому капиталу» принадлежит приоритет, внедрены автоматы, роботы, энерго- и материалосберегающие, гибкие, цифровые технологии. Развивается «зеленая технология». Доминирует интеллектуальный труд, сервис и т.п. Все и вся информатизируется, оцифровывается.

Что примечательно, становится очевидным: сфера потребления (человекопроизводства, человекообразования) тоже выступает этим самым производством и может приносить доходы. Причем, куда большие, нежели непосредственное производство...

На самом деле. Выше (8., 10.2.1.3.) говорилось, с сокращением, точнее, ужатием непосредственного производства, выходом из него труженика, с информатизацией и автоматизацией, — растет и обретает главенствующее положение область человекопроизводства (человекообразования, потребления). Она, кстати, трудоемка в куда большей мере, нежели вещепроизводство. В добавок, вершится далеко не только на непосредственно производственных предприятиях. Активность людей за пределами последних, — воспитание ребенка в семье, общественная деятельность, даже покупка продуктов в маркете, учеба и т.п., — все это тоже можно и нужно расценивать производящей, производительной деятельностью.

И, в общем-то, если количество непосредственных производителей, («синих воротничков»), занятых в вещепроизводстве сегодня неуклонно сокращается, то само число тружеников очень даже растет, по крайней мере, становится куда больше, нежели на прежних ступенях производства. Просто взамен традиционных рабочих, «синих воротничков» производство заполняется «белыми», «золотыми» и иными, вплоть до прекариев, люмпенов. Социальная база трудящихся чрезвычайно расширяется.

И, по сути, ничто не мешает их называть рабочими, пролетариатом. Условия жизни, — труда, средств к существованию, досуга, сознания и отношения к действительности, — всей этой массы народа, — причем, в метрополии и периферии, — вполне сопоставимы. Даже по уровню расчеловеченности.

Объективно, — двигайся постиндустриализм на социалистических путях, с налаживанием, гуманизацией системы потребления как ведущей стороны современного производства, с другой стороны, с внедрением технологий третьей и четвертой волн, с подлинной информатизацией самого вещепроизводства, вообще, с слиянием науки и производства, — экономика обретает способность инновационного (интенсивного) развития посредством «раскрутки» человеческого капитала и научно-технического прогресса. Рост в интенсивном направлении становится единственно возможным, поскольку, по большому счету, экстенсивному расширению экономики, производства в целом дальше на планете не остается места. Причем, — по весьма многим параметрам.

Но именно поэтому, поскольку, к тому же, постиндустриализм вершится на капиталистической основе, экономика не может идти в рост в подлинно интенсивном плане. Потому, он подменяется движением фиктивным: спекулятивным, монетаристским, эксплуатацией потребительства, деланием денег из денег, раскруткой виртуальной экономики, «мыльными пузырями», дигитализацией в частно-корпоративных интересах и проч.). В том числе — за счет растления, дебилизации массы народа (инновация наизнанку).

Промышленно-финансовый капитал преобразуется в финансово-промышленный. Последний, в свою очередь, разворачивается транснациональными корпорациями. В том числе — мировой корпоратократией с соответствующими устремлениями устроить на планете «новый фашистско-кастовый миропорядок», по сути, изживающий человека...

На втором этапе постиндустриального движения складывается весьма прибыльное направление под названием производство информации (идей, «софта», IT технологии), для этого организуются разного рода бизнес фирмы, виртуальные производства, цифровые платформы и проч. по выработке и распространению информации, информационного воздействия. Опять же, из-за того, что перед нами постиндустриализм, капиталистически формирующийся, здесь невозможно подлинно информационное творчество. Речь может идти о производстве и движении информации коммуникативного достоинства, с вытекающими отсюда негативными следствиями, о которых выше (7.7., 7.8., 8.) шла речь.

С третьей стороны, взамен закрытых или перемещенных предприятий создается принципиально иное производство — высокотехнологичное, основанное на третьей, даже четвертой волне НТП. Новейшие, информационно-цифровые, тем более, природоподобные генно-инженерные технологии, между прочим, почти не нуждаются в прежних производственных гигантах. Вместе с человекопроизводством (образованием человека) они призваны в корне изменить облик производства и мира по линии их обытийствления.

Однако, сохраняющийся на капиталистической основе, постиндустриализм не способен развернуть производство на таком качественно высоком уровне. Стало быть, — одействить возможности, коими чреваты, соответственно, экономика и остальные сферы жизни. Для них требуется всесторонне развитый, осваивающий мир, человек. Его-то, как раз, буржуазно формирующийся, постиндустриализм никак не даст...

Таким образом, говоря о постиндустриальных особенностях современного производства, надо понимать, везде здесь наблюдаются серьезные перекосы. Они в экономике, в политике, культуре вообще. И во многом они от того, что: постиндустриализм разворачивается на капиталистической основе, не распрощался с «вещным» обогащением, потребительством, индустриально-технократическим сознанием и подходом к решению проблем. Наконец, частной собственностью. Одним словом, — формами и средствами классически-индустриального (империалистического) капитализирования, грабежом.

В этом смысле трудно не признать: поскольку постиндустриальное общество утверждается в капиталистической действительности «кривобоко», — нечто, подмечаемое его хулителями, впрямь, усматриваемо. По большому счету же, скажем это повторившись, постиндустриализм призван не разрушать производство, но, по возможности, продолжить, превзойти переводом на интенсивные пути движения. Главным образом, — на основе человеческого капитала. Тем более, коль скоро последний реализуется полномерно, ответствуя высокой человечности, подлинной справедливости и историческому будущему. Ведь реальные возможности всего этого в обществе уже вызрели.

Пожалуй, самое главное в постиндустриальных подвижках производства, то, что все отчетливее пробивается мысль, что производство — далеко не лучший способ самореализации человека миром. Точно также, жить присваивающе пора прекратить. Производство не всегда существовало, и человек не всегда присваивал (тем более, капиталистически) себе окружение. Все это возникло на определенном этапе истории. Стало быть, невечному, конечному, — производству (равно присвоению) предстоит убраться с лица Земли. «Уход», разумеется, не означает прекращение добычи хлеба насущного. «Хлебушко» этот не будет также «манной с небес» или «рябчиками на тарелочке». Придется добывать, строить, создавать, творить... Но — все это на принципиально иной основе. «Основе», — которая на высшем уровне воссоздает то же самое, как наши предки жили, вписанные в естественные ритмы и процессы матери природы.

Мы научимся творить естественно, природоподобно, по-божески, ответствуя зовам бытия, по-могая ему в созидании новых ликов мира. И это творчество может быть не чем иным, как произведением, осваивающим произведением.

По сути, постиндустриализму предстоит так развернуть производство, двинуть, — особенно на ступени информационного общества, — когда оно, подойдя вплотную к произведенческому способу бытия человека, буквально светится последним.

Между тем, история, увы, редко продвигается прямыми путями. Крайне редко (если никогда) принципы, идеалы и даже цели человеческие совмещаются с актуальными реалиями. Потому и находимы сегодня, иной раз, весьма плачевные результаты наших постиндустриальных свершений. Вместо развития, положительного исчерпания внутренних резервов производства, мы становимся очевидцами (вернее, творцами) его деградации, впадения в полнейший тупик. Об этом недвусмысленно свидетельствует нарастающий глобально-планетарный кризис. И, тем не менее, на этом фоне многие стремятся и дальше «тащить» производство, пыжась всяко реанимировать.

Большие надежды «реаниматоры» возлагают при этом на научно-технический прогресс, «человеческий капитал», особенно информатизацию экономики, всех сфер жизни. Тут в помощь им и генная инженерия, трансгуманизм, интернет, облачные технологии, продвинутый искусственный интеллект и проч. Однако, в силу извращенной (присваивающей, утилитарной, прихватительской) эксплуатации НТП и информации с дигитализацией, равно симулякризацией и аватаризацией человеческого фактора, они пожинают не столько успехи осуществления своих попыток, сколько нагнетают мир, причем, в возрастающей степени новыми и новыми бедами, коллизиями, тупиками.

Так, много бед приносит неадекватная реализация информационно-цифровых технологий, равно технологий четвертой волны. Есть и другие беды, идущие от все новых и новых глобальных проблем. Они, повторим уже в который раз, от того, что дела строятся на устоявшихся буржуазных (присваивающе-производящих) основаниях. Развивайся постиндустриализм на действительно социалистической основе, — а такая перспектива имеется, как показывает история, — он принес бы весьма ощутимые сдвиги в делах миропереустройства. В том числе — за счет раскрутки означенных моментов: подлинной информатизации, НТП и человеческого фактора.

Например, только благодаря организации адекватного потребления, человекообразовательной стороны производства, последнее (следовательно, экономика) станут действительно развиваться инновационно, импансивно, по интенсивной линии. Свободное время, предоставляемое постиндустриализмом (вследствие выхода труженика из непосредственного производства), социализм смог бы направить, дабы люди научились по-настоящему формироваться: разворачивать свои творчески-созидательные способности, потребности, энергию и сознательность.

Беда постиндустриализма, развертывающегося на капиталистической основе, дополняя сказанное, в том, что, обнаружив первостепенную роль и значимость «человеческого капитала» в делах производства, буржуи не способны подлинно его развернуть, образовать. Господствующие «вещно»-потребительские, буржуазно-собственнические, присваивающие установки, отношения это просто не позволяют. По данной же причине, оказывается невозможным адекватно совладать с НТП (особенно четвертым этапом его), информатизацией, открывающимися возможностями развития человека. Капиталист не перестает оставаться и в постиндустриализме хапиталюгой. И не важно: мелкий он или крупный, «транснациональный элитарий» или национальный. Отсюда и нежелание, неумение подлинно формировать человека, налаживать нормальное потребление. Точно также — адекватно работать с информацией, новейшими технологиями. Напротив, все это насаждается извращенно, расчеловечивая человека, отвращая его от бытия, превращая в злополучный штифтик.

Если капиталисты как-то и переучиваются в своем отношении к вещам, — вводят действительно ответствующие человечности формы организации труда, быта, потребления, — то лишь благодаря напряженной борьбе трудящихся за свои права, демократические свободы, достойную жизнь. Это также и от невозможности дальше «держаться наплаву», коль скоро соответствующие преобразования не будут предприняты.

Что верно, если «предприятия» и налицо, то, опять же, наперекосяк... Ведь, коль скоро буржуй по-настоящему станет служить человеку, создаст настоящие условия для подлинно человеческого развертывания человека, — какой же тогда он буржуй? Что от буржуазности в нем останется? Куда денется сама капиталистическая система жизни?..

Итак, когда постиндустриализм вершится наперекосяк, хапиталюжно, тогда, впрямь, настигают проблемы “лишних ртов», деградации человечности, дебилизации мозгов, повсюдных непреодолимых «потолков». Приходит очень много неурядиц, опасностей. К тому же, — глобальных, свидетельствующих о близком и неотвратимом конце белого света... И, важно понять: «опасности», в конечном счете, не от того, что общество находится на постиндустриальной стадии, а потому, что оно капиталистично. Стало быть, — не в состоянии совладать с означенными бедами, трудностями, избежать настигающий крах. А еще точнее, данные обстоятельства, — вообще, беспомощность капиталистического мироотношения, даже неотвратимость гибели мира, не рвущего с капитализмом, — коренится в том, что помыслы, устремления, дела, жизнь людей базируются на производящем способе существования человека в мире.

Подлинный (на социалистической основе) же постиндустриализм, тем более, развитая ступень его, информационное общество, имеют мало что общего со всем этим. Больше. Они уже выступают кануном, преддверием мира событийного человеческого бытия.

И современный капиталистический постиндустриализм, так либо иначе, даже задом, движется (коль скоро не желает просто исчезнуть, пытается удержаться в бытии) в том же направлении. Правда, на этом пути его подстерегают немало «испытаний». Объективно, «самотеком», без проявления доброй воли (готовности и решимости) к свету, к преодолению пут собственно капиталюжной ограниченности — вряд ли дела его приведут к успеху. Вряд ли без доброй воли (другими словами, образумления) капитал позволит человечеству выбраться за пределы «накатанной колеи».

Вот, антиглобалистские, национальные, антилиберально-консервативно настроенные, антивоенные, бунтующие (трампизм в США, выступления народных масс в Европе, «желтые жилеты», АНД в Германии и др.) движения, — Во многом даже бессознательные, смутные, беспорядочные, стихийные, — не есть ли они проявлением данной, «вразумленной» воли? Между тем, как же последняя немощна, скована со всех сторон, в том числе американско-деляческим, мелкобуржуазным, анархическим, бесклассово-люмпенским примитивизмом. Без опоры и приобщения к направляющим идеям и практике объединенного революционно-освободительного движения сегодня любые самонадеянные усилия (сводящиеся к буржуазности) по преодолению либерально-капиталистических порядков, в конечном итоге, производящего существования человека в мире не состоятельны. Лишь в единстве действий и устремлений левых сил во главе с настоящими коммунистами достижима победа, стало быть, спасение.

Возвращаясь, все же, к предмету нашего разговора, к пролетариату, нельзя не констатировать: как бы дела ни складывались, с постиндустриализмом классический пролетариат размывается, затирается, уходит, качественно преображается. Уже журналистов, юристов, медиков, банкиров роботы «едят». А пролетариев, — сборщиков, металлургов, добытчиков, грузчиков, продавцов, наладчиков, всех, одним словом, — и подавно [699].

В последнее время метрополии нередко пытаются возродить прежний ассортимент вещепроизводства, даже возвращают домой (с «югов») вывезенные предприятия. Все же, восстанавливаемые, возвернутые, они уже высоко технологизированы, почти, если не полностью, обезлюженные, избавляющиеся от непосредственного труженика...

Еще одно направление сокращения базы классического пролетариата состоит в том, что вместо него в общественное производство все чаще приходят прекарии [700], «временщики», сервисники: работники по обслуживанию, ремонту, служанки, мойщики, шофера-кучера, «чего изволите-с...», креаклы. Больше. «Пролетаризуются» и журналисты, работники банков, чиновники (внизу), учителя, программисты. Их место и роль, главное, психология, уж конечно, далеко не пролетарские. Опять же, — в классически-буржуазном представительстве.

Как нетрудно понять уже из сказанного, в растущей части, рабочий (не только классический, новоявленный тоже) буквально обрекается на «ненужность» производству, мутантируется, поскольку его заменяет робот, новейшая техника. Или он просто встраивается в последнюю гореизвестным штифтиком. Да и производство сворачивается. Причем, не только в форме предприятий, каких-либо отраслей и проч., но как способ существования, творчества человеком своей жизни. Потому, по целому ряду факторов, впрямь, «съедаем» производством классически-привычный пролетарий. Больше, — не только как таковой, но даже как человек. Ибо, пролетарий или другой труженик, не важно кто, —обрекается на участь не просто безработного, но того, что называется, «отвалом производства», «лишним ртом», «бессмысленной помехой» («издержкой»)для самого производства. В ряде мест выше мы видели, не просто на пролетария, на самого человека покушается современное производство. Среди прочего, сплошь да рядом и разными путями сея «волю к смерти».

Терпя превращения в означенном плане, производство как непосредственное вещепроизводство теряет достоинство сферы созидания подлинных богатств, вернее, прибылей, наживы. В этом смысле оно как бы перестает влечь к себе тех, кто ищет возможности капиталистического обогащения. На самом деле. Коль скоро оно вершится безлюдно, необходимые человеку блага создаются технологическими устройствами, к тому же, изобильно, создание и присвоение прибавочной стоимости исчезает. Машины не приносят прибавочной стоимости! Следовательно, вверяемое в растущей степени и безраздельно «в руки» робототехники, машин, технологических комплексов, производство (как бы оприродняясь, естествуясь) не может не утратить привлекательность для капитализирования. А когда здесь будут внедрены природоподобные технологии, вещепроизводство окажется столь же естественным процессом, как естественно, матерью природой создается воздух, вода, растения, живое и прочее многообразие вещей нашего окружения, коими мы существуем, опять-таки, обыкновенно, естественно, капитализировать (, вообще, присваивать) окажется принципиально невозможно, бессмысленно.

Кстати, значит ли это, что производство, уже, сфера созидания вещей, еще точней материальных и духовных благ от этого потеряет для человека интерес? Ничуть не бывало! Как раз, именно в этом случае оно приобретет подлинную значимость и достоинство как подлинный источник, условие, в каком-то смысле цель нашей жизни. Ведь мать природа, уже тем, что есть, нас породила, несет в себе, спасает, — тем более, дарует несчислимые блага нашему бытию, — именно этим всем нам бесконечно и неоценимо значима, самоцельна. Причем, во множестве смыслов. В том числе —таком, который производство (даже за спиной людей, незаметно) обретает, так преобразившись. Ведь оно как таковое уже есть произведением.

Между прочим, поскольку материальное производство оприродняется, вписывается в естественный природный процесс, переставая также выступать источником капиталистического обогащения, оно вовсе не перестает обогащать человека. Напротив, именно с этого момента оно и будет подлинно обогащать. Только смысл, значение богатства в корне переменится по сравнению с тем, как оно выступало в условиях частнособственнических обществ, особенно капитализма. Производство, переродившееся в произведение, ставшее естественным процессом, вписанным в саму мать-природу, будет обеспечивать, насыщать, богатить существование человека в том же (пусть и неизмеримо малом) смысле, как и мать-природа.

Однако, это еще не все богатство, которое человек будет иметь от своей созидательной деятельности, бывшей производством. По сути, подлинным богатством станет нечто совершенно иное, кстати, не поддающееся частнособственнической эксплуатации, нуждающееся в подлинном и всестороннем развертывании сущностных человеческих сил. Вот, оно-то, это развертывание, вернее, реальные возможности развертывания сущностных человеческих сил, возможности свободы, будущего, собственно, и явят это самое подлинное богатство. На этом пути и заместится процесс умножения и накопления вещного богатства, процессом духовно-практического обогащения человека. Таким образом впредь будет вершиться интенсивный рост экономики, культуры, общества, истории, человечности. Так сможет множиться момент событийного бытия человека в мире.

Не будем больше отвлекаться: к предмету наших поисков!

Нетрудно понять, результаты означенных, равно других новоявлений буржуазно-постиндустриального общества, — в частности, дальнейшее обобществление собственности и труда, а также выход работника из непосредственного производства, благодаря НТП, — не могут не отложиться, причем, существенно, на сознании, психологии, духе людей. В том числе осмысляющем. Не случайно, доходит до того, что буржуазные экономисты, социологи делают вывод об исчезновении рабочего класса с постиндустриализмом. Сохраняющиеся здесь «могикане» от классического производства, констатируют ученые головы, довольно вписаны в изменившиеся порядки капитализма. Этим рабочим, как и остальным трудящимся, — с высокими зарплатами, социальной защищенностью, акциями, собственникам недвижимости и движимого, занятым даже известным бизнесом, — уже есть что терять! Они, к тому же, развращенные индустрией потребления и манипулирования, иначе смотрят на мир, на свое место и призвание здесь.

Кстати, не потому ли во многом, в США и других метропольных странах рабочие, можно сказать, «изгнали» всяких там «левых» (социалистов, коммунистов), не оставивших индустриальные мерки мышления и видения вещей, из своих рядов. Дух революции из работников на производстве (включая классически трудящихся рабочих) весьма выветрился. И они сегодня рьяней защищают капитализм, нежели сами капиталисты, будучи куда большими буржуями. И, вообще, погрязшими в потреблятской аполитичности.

Выше говорилось, что рабочие (особенно в метрополии) по уровню благосостояния, потребления, ценностным ориентациям, психологии принадлежат так называемому «среднему классу». Вообще, теория классов и классовой борьбы как двигателя общественного прогресса с постиндустриализмом претерпевает массированную ревизию.

Все же, хотя приход постиндустриализма существенно меняет положение вещей в обществе, соответственно, их осмысление, совершающиеся перемены не затрагивают основ капиталистической действительности. Потому, как бы реалии постиндустриализма ни корректировали существо классов и классовой борьбы, как бы ни виделось и извращалось все это буржуазными исследователями, основное содержание, смыслы идей, разработанных марксистской общесоциологической теорией по данным вопросам, сохраняются. Разумеется, — дополняемые и уточняемые с меняющейся обстановкой, переменами в социальной действительности. Стало быть, ошибочно полагать, что постиндустриализм «съедает рабочий класс». Разговоры об исчезновении рабочего класса в основном строятся на непонимании, точнее, намеренном или неосознанном лжетолковании как сути капитализма (тем более, в постиндустриальной данности), так и классов вообще. Особенно извращается, сводится на нет существо, место и роль рабочего класса в революционно-освободительном движении, в социально-политических делах общественной жизни. Не принимается в расчет, что, подобно всему диалектическому, как и само революционно-освободительное движение, жизнь, вообще, место и роль рабочего класса здесь меняется, точно также, его качество.

Обоснуем предельно общо и коротко сказанное, равно некоторые другие моменты, связанные с эволюцией пролетариата на примере фактора обобществления труда и изменения положения рабочего в системе производства, особенно вещепроизводства. Нам в этой связи придется даже кое-что повторить, уточняя, из написанного в разделе 10.2.1.3.

Капитализм — общество, основанное на наемном труде. Последний здесь не может быть иным, а главное — он и только он выступает подлинным и реальным источником обогащения капитала, всего общества. Труд же может совершать, стало быть, нести обогащение, лишь человек — никакая лошадь, никакой станок, автомат, робот. И это так, независимо, где и как наемный труд (да и труд вообще) функционирует, включая постиндустриальный капитализм.

Кстати, такова роль труда не только при капитализме, но всегда и везде. Вопрос лишь в характере, особенностях его. А также —особенностях самого богатства. Но, в любом случае, последнее без труда не становится достоянием-состоянием человека.

С дальнейшим обобществлением труда и так называемым «углублением разделения труда» в постиндустриализме как обществе опосредствованных производителей капитала намечаются серьезнейшие сдвиги. Труд, обобществляясь, одновременно обобщается. Хоть и происходит данный процесс, тем не менее, в урезанной, ограниченной форме, о чем говорилось выше

Как бы там ни было, обобщаясь, труд проникается человечным, социальным содержанием, с одной стороны. А с другой — обобщаясь, он абстрагируется, обретает качество, как бы сказал Маркс, «развитой производительной силы всех индивидов» [701].

Помимо сказанного выше в означенном разделе, отсюда вытекает, что в процессе современного, предельно обобщенного производства речь следует вести не об отдельном человеке как производителе, труженике, но об обобщенном труженике. Как таковой он объемлет не только людей занятых непосредственным вещепроизводством, но всех, независимо, какое и где место они занимают в общественно-производственном процессе, обретшем универсальный характер.

В этом смысле именно такой, предельно обобществленный и обобщенный труд в целом продолжает нести капиталу абсолютную прибавочную стоимость. Стало быть, прибыль, причем, в классически-капиталистическом варианте. То есть, не просто непосредственный производитель несет последнюю, но все трудящиеся, объединенные в нечто целое, обобщенный (обобществленный) труд.

Вместе с тем, обобществленный и глубоко разделенный труд как бы социально информационно-технически выравнивает людей, их интересы, нужды. Они, за малым исключением, в качестве одномерных функционеров, — «операторов», «кнопкодавов», «перекладывателей бумаг», клерков, «крутителей баранки», «гайкокрутов», продавцов книг, покупателей, домохозяек, студентов и проч., исполняют некоторую, четко определенную и фиксированную функцию, которую легко учесть и проконтролировать. На своем месте они, по сути, в одинаковой мере, однотипно (малоквалифицированно, функционально) множат производство, богатство.

Но создают ли прибавочную стоимость? И здесь, в общем-то и кроется, так сказать, «своеобразие момента».

Она (прибавочная стоимость), конечно, создается, соответственно, присваивается капиталом. Но в существенно опосредствованном плане. Во всяком случае, нельзя сказать, что перед нами абсолютная прибавочная стоимость. Говорят, она превратилась в относительную. Но, следует видеть, что это не совсем верно, если смотреть на дело с классически-буржуазных позиций. Ведь не в том дело, что производителей стало больше, что труд их интенсифицировался, потому сокращается необходимое рабочее время, ибо за единицу времени работник производит куда больше, нежели прежде, когда создавал абсолютную прибавочную стоимость.

А с другой стороны, ведь работник, вообще-то, уже не создает продукты (как было, когда он выступал непосредственным производителем). Это, главным образом, делает техника. Работник лишь обслуживает (сервирует) последнюю: помогает, способствует ее работе, реализует результаты, потребляет, ускоряет процесс, создает возможности и проч.

Между прочим, весьма многое из данных вспомогательных дел он может осуществлять и за пределами непосредственного производства (завода, фабрики). Даже покупая продукты для потребления, растя детей, будучи домохозяйкой, держателем акций, — разве тем самым мы не помогаем производству? Разве учитель, готовящий будущих работников, не служит производству? То же самое официант ресторана, посетители последнего, политмейкер, журналист и т.д. Все они здесь производители, работники, весьма мало чем отличны друг от друга как функционеры производства («пролетарии»).

А с еще одной стороны, ведь сам такой труд человека, как, вообще, взаимоотношения его с работодателем, — они ведь уже не носят рыночный характер, что имеет место в классическом варианте. Труд, трудовые отношения обществом через различные институты и организации четко обставлены, оговорены, законодательно регламентированы. Это так, — и по части времени работы, и содержания, и техники безопасности, и социальной защиты, и информированности трудящегося... И не важно, идет ли речь о том, кого продолжают называть «рабочий» или о любом другом участнике все общего труда.

Что же выходит? Прибавочная стоимость в ее абсолютной данности как бы докладывается, «протягивается» с плеч непосредственных производителей (как это имеет место в классическом капитализме) на плечи всех, точнее, на всеобщий труд. Непосредственно уже мало кто производит. Труд, все более опосредствуясь, существенно упрощается, сводясь к «кнопкодавству», «перекладыванию бумаг», регистраторству. Клеркуемый, «креаклируемый», лаборируемый, — он превращается в труд функционально-оперативный, обслуживающий, контролирующий, поддерживающий, потребляющий и проч. Потому-то непросто сказать, что данный контролер или оператор, лаборант, учитель, официант, пенсионер, студент, — является (или нет) создателем прибавочной стоимости. Ибо его вклад в процесс появления продукта крайне минимизирован, незаметен, обезличен. Во всяком случае, глубоко упрятан. Собственно, это так и касательно стоимости вообще. Кто может твердо заявить, что некоторый студент Петров или мичман Сидоров, равно слесарь Семенов, оператор Маша, являются создателями стоимости?..

Но, тем не менее, именно совместным, объединенным трудом этих самых операторов, контролеров, «перекладывателей бумаг», «гнопкодавов», клерков, «офисного плонктона», потребителей ведь производство и существует. Сколь бы мизерным и незаметным ни был вклад каждого отдельного работника в процесс преумножения общественного богатства, он, тем не менее, непременно имеет место. И в целом, в общепроизводственном итоговом продукте, конечно же, что-то да значит, приносит ожидаемые барыши. Вот, потому-то во многом прибавочная стоимость, создаваемая отдельным тружеником, из абсолютной, как она имеет место в классическом производстве, перерастает в относительную прибавочную стоимость. Но верно и то, что создателем стоимости выступает не только тот, кого обычно относят к «рабочим». Каждый человек-труженик, все население, народ, как-то трудясь, в этом повинны.

Обычно же, говорят о стоимости, прибавочной стоимости не столь расширительно, как у нас вышло. Во всяком случае, с легкой руки К. Каутского, относительную прибавочную стоимость связывают с временным моментом. С другой стороны, о ней говорят применительно к классическому капитализму, где трудовые взаимоотношения в основном определяются рынком, а также капиталистом и наемным работником (причем, выступающим непосредственным производителем).

Однако, с приходом постиндустриализма ситуация существенно меняется. Сам рынок тут оказывается под вопросом, превращаясь, скажем, в монополию различных транснациональных финансовых, а сегодня финансово-цифровых структур. Трудовые же взаимоотношения регламентируются в растущей степени обществом. Так как не только труд, но и собственность здесь обобществлены, насколько позволительно при господстве капиталистических порядков, — а главное, труд, в силу обобщенности (обобществленности), абстрагированности от непосредственных своих носителей, как бы приравнивает последних друг к другу, — они по характеру и качеству исполняемых функций становятся одинаковыми. Люди выполняют какие-то примитивные, строго фиксированные операции, также эксплуатируемы, примерно равно обеспечены, защищены. Условия их содержания тоже не разнятся особо. Вообще, не просто проследить, где они исполняют необходимый труд, а где прибавочный. Вклад каждого отдельного труженика в прибыль тоже не заметен...

Ко всему прочему, господствует финансово-спекулятивная модель экономики, которая как говорится, «в упор не признает» трудовую теорию стоимости. Эффективность работы производственной единицы (вплоть до экономики в целом) измеряет понятием «рентабельность». В этом смысле на первый план выходит так называемый «ВВП». Точно также доходы, прибыль целесообразно расценивать как ренту, результат рентабельности, которая, опять же, не исключает элемент спекулятивности, «ловкости рук» («бизнеса»)...

Не забудем и тот момент, что производство «вещей» все более обретает естественный характер в означенном выше смысле.

Вот, потому-то многие авторы вполне резонно указывают, что с прибавочной стоимостью, как и стоимостью вообще, происходят серьезные перемены, что прибавочная стоимость (во всяком случае, относительная), если и имеет место, то лишь в качестве некоторой «добавленной стоимости», составляющей ренту, спекулятивную выгоду, прибыль и т.д. А понятие стоимости, основанной на труде, превращается в фикцию.

Отсюда делают далеко идущие выводы относительно исчезновения (даже «фиктивности»)понятия «рабочий класс», вообще, марксистской теории классов и классовой борьбы. По крайней мере, в современных условиях.

Между тем, мы видели, социальная база рабочего класса неизмеримо расширяется, и как таковой современный рабочий мало чем отличается от любого другого трудящегося. Он все более народняется, онароднивается, народится, становится народом, а народ (трудящиеся), в свою очередь, пролетаризуется. Об этом и пойдет речь в нижеследующем.



13.5.1.2. Пролетариат и народ.

Известная ролевая равнозначность и уместность различных видов опосредствованного труда в постиндустриальном общественном производстве очевидна из факта его (труда) обобществленности. Отсюда же ясна неправомерность видения, что постиндустриальный рабочий, подобно преобладающему числу индустриальных производителей, включен в процесс непосредственного производства. Иначе говоря, что он (рабочий) есть ближайший производитель материальных («вещественных») благ. Вообще, не следует ограничивать рабочих привязкой к труду (тем более, непосредственному) по фабрикации «вещной» продукции. Чтобы относиться к пролетариям, не обязательно носить «синий воротничок». Точно также — работать на фабрике, производственном предприятии, даже кем бы то ни было. Официант, учитель, врач, инженер, репортер, портье, — не меньшие рабочие, к тому же, коль скоро наняты...

Конечно, в постиндустриальном обществе сохраняются поприща, предприятия, виды производств, где человек выступает непосредственным производителем, занятый ручным трудом, работой за станком, тем же «кнопкодавом». Особенно много таких видов работ, соответственно, занятости работников в периферийных странах, в том числе нашей. Однако, мы в целом, ведем речь о рабочем метропольного производства, рабочем, преобладающем здесь. А с другой стороны, данный труженик в постиндустриальных условиях относится к осуществляемому труду, к своему участию в нем, как бы заражаясь общей психологией, в атмосфере господствующих установок, привычек, форм приятия действительности, царящих в обществе, на предприятии. И, что важно, такие сознание, отношение к своему труду, самому себе сегодня перенимаются также трудящимися периферии. Во всяком случае, через средства коммуникации, кино, интернет, культуру и другие формы уплотнившегося мирового общения людей этого рода переживания, нравы завладевают и психологией, настроем людей непосредственных производителей периферии. К тому же, — деклассированных, разъединенных, с примитивным самосознанием в означенном выше смысле.

И, все же, как бы непосредственный производитель сегодня ни переменился в своем отношении к исполняемому труду, сколько б его ни стало, — не он преобладает в производстве. Но именно трудящиеся, как бы сказал Маркс, «стоящие рядом с производством»: управленцы, операторы, регулировщики, клерки, менеджеры, креаклы, и проч., носящие самые разные «воротнички». Больше того. Поскольку труд человека, в том числе рабочего не сведен к просто вещепроизводству, он может выступать в различных модификациях. Потому, потребленческий труд, т.е. процесс, где человек потребляет (образуется, причем, внутри и за непосредственным производством), как мы уже знаем, не в меньшей мере относим к труду, создающему товары и эксплуатируемому, нежели всякий другой трут, включая вещепроизводство.

Трудящиеся в такой данности, как, впрочем, и непосредственный вещепроизводитель, уже не лишены «всякой собственности», по горе известному выражению, «гол, как сокол»... Современный рабочий, подобно любому собственнику, о чем ниже, вполне может владеть некоторой вещественной собственностью. Потому имущественный ценз для отнесения человека к пролетариату сегодня, по крайней мере, мало срабатывает.

Руководствуясь цензовой градацией, современного рабочего, как раз, относили к лжекатегории «средний класс». Это, правда, ничуть не мешает, подвергать таких (имущих) трудящихся капиталистической эксплуатации. Собственность, (вообще, доходы) их сравнительно мизерны, не достаточны обеспечить нормальное человеческое существование, самостоятельную жизнь. Тем более, — по царящим в сознании, буржуазным понятиям, ценностям, мироотношению.

Итак, с утверждением постиндустриального общества все производственные и общественные функции выполняются наемным трудом, являющимся весьма различно. И не важно здесь, какие «воротнички» перед нами: «белые», «синие», или вовсе, «золотые». Важно, что они— трудящиеся, где и как бы ни трудились. И они влачат, по сути, одинаковую участь, участь пролетариата. Ибо также эксплуатируемы, также служат источником прибылей (не важно, что последние «рентой» называют). Они ограничены (доходами, «рентой») в отправлении и разностороннем развертывании собственных подлинно человеческих возможностей, способностей и потребностей. Располагаемые материальные, социальные и духовные условия не дают все это.

Как указывалось, с научно-техническим прогрессом, повышением производительности труда и по другим причинам численность работающих в том или ином подразделении производства (особенно «вещного») сокращается. Однако, расширяется так называемая сфера сервиса, услуг (торговля, банковское дело, образование, здравоохранение, наука, средства массовой информации, полиция, армия, управление и т.д.). Здесь все производственные и общественные функции, службы выполняются наемным трудом. Другими словами, трудящимися, низведенными до статуса того самого рабочего, который уже высвобожден из непосредственного производства, и по сути, призван обслуживать последнее.

При этом, в общем-то, неважно, кто является собственником средств производства — государство или отдельный капиталист, фирма. Главное, что все виды деятельности отправляются на основе найма (контракта), с вытекающим отсюда и оговоренным (вплоть до общественного уровня) дармовым присвоением собственником средств производства львиной части результатов труда трудящихся. И, в принципе, неважно, как они называются: рабочими, служащими, клерками, лаборантами, операторами и т.п. Суть работы, в общем-то, не поднимает их над уровнем того, что обычно относят к функциям работника (рабочего, пролетария).

Отсюда можно считать, что рабочий класс в постиндустриализме продолжает сохраняться самым многочисленным и эксплуатируемым классом. Его численность не только не сокращается, но, напротив, растет за счет расширения социальной базы. Другими словами, обретением работниками сервиса качеств пролетариата: пролетаризацией остальных участников производства (белых и других «воротничков»).

Кроме того, как сказано выше, пролетаризуется, даже прекарируется довольно большая и непрерывно растущая часть занятого не на непосредственном производстве населения (как на Западе, так и у нас, в других развивающихся, периферийных странах). Сельскохозяйственный труд, унифицируясь, все более обретает черты производяще-промышляющего. Да и сфера потребления, вроде, далекая от непосредственного производства (дом, учеба, досуг и проч.), — это тоже выступает социальной базой для пролетаризации людей.

Это с одной стороны. А с другой — сам статус (и по труду, и по социально-политическому положению) труженика довольно преображается, выходя за пределы, вернее, расширяя, понятие «пролетарий» в классической данности. Другими словами, налицо процесс обобществления, так сказать, «народификации» пролетариата. То есть выравнивания его качеств, работы, условий существования, сознания и отношения к вещам с остальным трудовым населением общества, всем народом. Таким образом, вместе с пролетаризацией населения наблюдается известная «деклассизация», депролетаризация, во всяком случае, существенная трансформация пролетариата. Точнее, он расстается, — благодаря улучшению благосостояния, научно-техническому прогрессу, социализации, демократизации общества, расширению гражданских прав и свобод, открывшихся возможностей самоосуществления, образования, повышения уровня жизни и проч., — с некоторыми чертами классического пролетариата и обретает качества, характерные любому представителю других классов, сословий, слоев общества. Он в этом смысле сливается с тем, что называется «народ». Не стоит здесь по своим интересам, нуждам, положению где-то особняком, отличаясь от остальных граждан общества.

Да и называть его по-прежнему «пролетарием» как-то даже не идет. Ибо не много от классического пролетария в нем, куда больше черт от остального народа. Он просто вписан в народ. И вместе с последним, в общем-то, влачит те же тяготы. Тем же живет, испытывает буржуазно-эксплуататорский гнет... Современные пролетарии столь же захвачены потребительским дурманом, сманипулированы, увлечены «вещно»-прихватительской гонкой, распорошены в «атомарную пыль», не менее обуржуазнены, социально дезактивированы, нежели сами буржуи.

Последние хоть изъяны своего дела видят, противоречия. В лице своей власти по возможности пытаются их решать. А потому как-то движут производство, совершенствуют общественные институты, права и демократические свободы граждан. Тем самым, — близят, помимо собственной воли, конец, как самого производства, так и самих себя как класса, собственной власти. Вряд ли встретишь подобную активность у тех, кого он эксплуатирует, у неподготовленного народа...

Таким образом, классически-индустриальный пролетариат в постиндустриальном капитализме становится чем-то от полупролетариата, народифицируется. Кстати, нечто подобное и как бы параллельное, наблюдалось в отечественном социалистическом обществе. Здесь именно с постиндустриализацией его, по мере выравнивания условий жизни, стирания различий между рабочим классом и крестьянством, других социальных объединений формируется исторически новая общность людей, советский народ. Появление последнего провозглашается со всех трибун и кафедр страны, становится всемирно признанным фактом. Государственная же власть из диктатуры пролетариата перерастает в общенародную, закрепляясь, соответственно, конституционно.

При этом, если в социалистическом обществе означенная трансформация совершается не просто стихийно, но во многом благодаря целенаправленной и разноплановой политике власти, то в капиталистическом обществе пролетариат народифицируется главным образом стихийно. Во всяком случае, данный процесс не выступает предметом специальной политики правительств, управляющей власти. Как бы там ни было, ощутимые трансформации пролетариата в означенном направлении налицо.

Сливаясь с народом, пролетариат обретает общие с последним особенности. Соответственно, нужды, сознание, цели, условия жизни. Он и эксплуатируется-то уже как остальное население. А оно — подобно ему.

Вот, в таком ключе снова становится неверным ограничивать рабочий класс («пролетариат») постиндустриальности тем кругом людей, даже трудящихся, «который добывает средства к жизни исключительно продажей своего труда» (Ф. Энгельс). Такое, ограниченное понимание приемлемо, имеет силу, разве что, как верно замечает Энгельс, к классическому капитализму. Здесь, на самом деле: «Пролетариат это класс, счастье и горе, жизнь и смерть, все существование которого зависит от спроса на труд, т.е. от смены хорошего и плохого состояния дел, от колебаний ничем не сдерживаемой конкуренции. Одним словом, пролетариат, или класс пролетариев, есть трудящийся класс XIX века» [702].

Не мешает еще раз указать, с приходом постиндустриализма народифицируется (причем, через пролетаризацию) часть населения, вроде, вообще не трудящаяся. В этом смысле — действительно (по крайней мере, в предыдущих социумах), мало участвующая в общественной жизни: в экономических, социально-политических процессах. Потому обычно ее как-то отсекают от понятия «народ». Речь о пенсионерах, домашних хозяйках, учащейся молодежи, безработных, — в принципе, всех гражданах, не охваченных непосредственно производством, так либо иначе, вытесненных за пределы социально-активной жизни.

Между тем, при постиндустриализме условия жизни, — доходов, возможностей, потребностей, активности, — их оказываются аналогичными с людьми наемного труда, пролетариатом. Они тоже выступают источником, объектом выколачивания прибавочной стоимости, доходов богачей. Следовательно, — эксплуатируются, не могут не пролетаризоваться, народифицироваться.

Повторяем уже в который раз, любой человек, скажем, пенсионер, приходя в маркет и покупая там какие-либо товары, тем самым, уже обогащает владельца данного заведения. Во-первых, — тем, что покупая товары для потребления, он обеспечивает реализацию последних, стало быть, оборот, функционирование производства, стимулирует выпуск новых товаров и т.д. Во-вторых, покупая тот либо иной товар, мы отдаем предприятию (хозяину последнего) не просто труд, выраженный известной суммой денег, но труд также добавленный. Ведь в цену приобретаемого товара изначально заложена что называется «добавленная стоимость». И везде, где имеет место купля-продажа, там на простых людях хозяева жизни наживаются, прибирая к рукам труд, не просто выражающий реальную цену продукта, но также труд, предполагаемый добавленной стоимостью.

То же самое, как мы видели выше, можно сказать о любой другой неоплачиваемой, но общественно-значимой активности современного человека. Везде и всюду она, так либо иначе, множит общественное богатство. И, вершась в производяще-капиталистических реалиях, эксплуатируема...

Выше мы допустили: добавленная стоимость, которой столь активно пользуются сегодня, является превращенной формой прибавочной стоимости, когда в обществе господствует финансово-спекулятивная модель экономики. Ведь высчитывать прибавочную стоимость, как это делалось в условиях классического капитала, в постиндустриальной экономике, — где труд человека, выведенный из непосредственного производства, высоко технизирован, обобществлен и обобщен, свелся к обслуживанию, вроде, производит продукцию не человек, но машина, — довольно непросто...

К тому же, эксплуатация граждан, народа капиталом при сложившихся обстоятельствах непосредственно не заметна, не очевидна. Прибавочная стоимость (перееденная в добавленную стоимость, даже ренту) в данном случае не является абсолютной, но относительной (в означенном смысле). Как бы ограничив отъем прибавочной стоимости от отдельного непосредственного работника, хозяева, капиталистическое общество добирает остальную часть ее (прибавочной стоимости), обеспечивающей доход, с остальных граждан, всего населения, народа. И, таким образом, формируется даже куда большая прибыль, нежели когда бы оббиралось небольшое число работников отдельно взятого предприятия, производственной единицы. Все это, повторимся, вполне объяснимо, имея в виду, что постиндустриализм предельно обобщает труд и собственность. А потому, труд каждого отдельного человека выступает какой-то частицей, атомом системы всеобщего общественного труда, охватывающей народ целиком, а также разновидности общественного труда сполна (например, купля-продажа)...

Пролетариат народифицируется и так сказать, в имущественном плане, как собственник. Так либо иначе, сегодня люди, трудящиеся, — как у нас, так и на западе, — являются какими-то собственниками. И порой, немалой собственности. Некоторые имеют свой, пусть небольшой, но все же, бизнес, собственную квартиру, машину, акции, преференции. Немалое число граждан получает доход с имеющегося имущества, либо как-то «приспособились выживать», используя, например, свои приусадебные участки.

Конечно, есть и такие, которые, причем, не обязательно из рабочих, фактически полностью разорились. Но, в целом, людей, подходящих под понятие «пролетариат» в классическом смысле по так называемому имущественному цензу отнюдь не большинство. А кроме того, «они еще и не являются рабочими крупной промышленности» [703]. Так что, повторимся, пролетария в классическом смысле у нас совсем немного в процентном отношении в масштабах страны. Того меньше его в метропольных странах.

Не забудем, опять же: у сохранившихся «могикан», как и у остальной массы пролетаризованного народа, сознание, дела достаточно капитализированы, извращены, заточены на потребительство, погоню за прибылями, наварами на буржуазные ценности и устремления. Люди присваивающе, атомизированно, «вещно» относятся к действительности. Самое страшное — симулякрированы, аватаризованы, «леммингированы».

И, тем не менее, они не мешают нам держаться сказанного чуть выше о пролетариате. К тому же, понимая последний расширительно, вплоть до тождественности с понятием «народ». Тогда такого пролетариата в современных обществах очень даже достаточно.

И, что чрезвычайно важно, хотя в нашем видении современный пролетариат предстает в существенно широком плане, с предельно емкой народифицированной социальной базой, он сохраняет и преемственную связь с пролетариатом классической поры, не переставая быть объектом капиталистической эксплуатации, «главным нервом производства». Этим «главным нервом производства» современный онародившийся пролетариат, разумеется, не может быть при сохранении его понимания в классической данности, без расширительного видения, доводящего его до понятия «народ». Ведь последний никак не может быть втискиваем в узкие рамки понятия «пролетариат» в его классической данности. Главное — пролетаризованный народ, народ как современный пролетариат не перестает оставаться движущей силой ожидаемых и предстоящих социально-политических преобразований капитализма в социализм.

Таким образом, одно то, что народ без изъятия, подобно пролетариям, эксплуатируется, — служит объектом извлечения (пусть, почти незаметно, скрыто) прибавочной стоимости, прибылей, — достаточно, чтобы отнести его к пролетариату. А последний возвысить, понимать расширительно, как, если не весь народ, то главное здесь. Вот почему, в постиндустриальных условиях, когда ведут разговоры о пролетариате, рабочем классе, к тому же, о его революционной миссии, именно народ нужно рассматривать в качестве пролетариата. Снова-таки, поскольку все народные массы, население подвергается пролетаризации, эксплуатации, а наличные порядки им невтерпеж, под пролетариатом следует понимать народ. Этот вывод правомерно вытекает из всего сказанного выше, как и тот, что именно пролетаризованный народ и народ как современный пролетариат остается движущей силой преобразования современного общества в социализм.

Собственно, означенные трансформации вершатся также под углом зрения еще одного момента, связанного с постиндустриализацией общества. Да! Речь о дальнейшем обобществлении собственности, происходящим с утверждением постиндустриальности. В этом плане нельзя не заметить, сама природа капитализма серьезно видоизменяется по сравнению с его классической данностью. Современный капиталист далеко не тот, кем он был прежде. Речь, разумеется, о капиталисте метропольном, не отечественном. Хотя, и тут уже встречаются перемены в психологии и социальных ориентациях отечественных частных собственников.

Постиндустриализм, поскольку здесь человеческому фактору («человеческому капиталу») объективно принадлежит ведущая роль в экономике, заставляет современный (думающий) капитал переучиваться в сторону дальнейшей демократизации, социализации, гуманитаризации системы производства, отношения к эксплуатируемым трудящимся. Капиталистические фирмы заинтересованы улучшать (по крайней мере, по возможности) условия жизни, безопасности, устраивать нужды своих тружеников, повышать их благосостояние. Даже в рамках проводимой в стране политики на многих (не только промышленных) предприятиях устанавливается короткий рабочий день. Наряду с демократизацией общества, предпринимаются меры по демократизации собственности, соответственно, управления, стимулирования соучастного движения, инициативы снизу в направление совершенствования работы не только на отдельных участках, но даже фирмы в целом. Пробуждается активность работников, преданность нуждам фирмы, рационализация, почины. В частности, это все достигается системой так называемого «народного капитала», превращением через акционирование работников фирмы в собственников. Большую роль играет и развитая система социальной защиты, профсоюзы, а также забота фирмы о здоровье и качестве жизни трудящихся.

Уже форд в двадцатые годы данные меры внедрял на своих автозаводах... Да и государство (welfare stat), со своей стороны, осуществляет разного рода антимонопольные, противоэксплуататорские меры.

Принимаются социальные законы, прогрессивный налог, дешевые кредиты, низкие ссудные проценты и проч. Они призваны, в частности, устранять чрезмерную дистанцию между богатством и бедностью, заставлять «богатых» делиться.

В ряде стран обеспечение граждан осуществляется через систему так называемого «безусловного базового дохода». Так либо иначе, проводится защита трудящихся от произвола капитала. Последний и общество в целом социализуются. Потому, опять же, по своему социальному положению, уровню и качеству жизни промышленные (и не только) рабочие живут ничуть не хуже остальных слоев общества, образующих так называемый «средний класс».

А с другой стороны, то обстоятельство, что с приходом постиндустриализма в общественном производстве доминирующее положение приобретает сфера человекопроизводства (образования, развития человека, его потребностей и т.д.), социально-экономическое благосостояние трудящихся дополняется благосостоянием культурным. Не будем сейчас брать во внимание, какими перекосами это, как и социализация капитала, часто отдает, как ненормально в капиталистическом обществе, по крайней мере, пока что происходит процесс подлинного человекообразования. Но то, что в данном направлении идут серьезные подвижки, — а рабочий класс, что для нас тут важно, и в культурном отношении не отстает от уровня развитости народа в целом, — факт очевидный.

И, надо думать, со временем, — если общество рассчитывает долго и успешно жить, на прогресс, процветание и подлинное благополучие своих граждан, народа, — оно и в данной области (конечно же, при активном участии революционно-освободительных сил) справится с ненормальностями, превратностями, которых на сегодня больше чем предостаточно.

На означенное вызревание, кстати, толкают интересы экономики, самой культуры, производства в целом, коль скоро общество хочет умножать богатства, быть обеспеченным, не деградировать. Уже нужды нормально совладать с технологиями четвертой волны (так называемыми «конвергентными технологиями») этого требуют. Точно также — нужды подлинной информатизации, дигитализации экономики, жизни вообще.



13.5.1.3. Народ как вершитель истории и революции.

Стало быть, нет оснований не ожидать положительных сдвигов на путях очеловечивания и освобождения человека, мира. Ибо, коль скоро общество не справится с задачами подлинного очеловечивания, — тем более, обытийствления своих граждан, народа, жизни вообще, — ему уготовано вырождение, полнейшая деструкция. Грозные «рыки» последней, кстати, сегодня, на четвертом этапе глобально-планетарного кризиса, весьма громко слышны, по свидетельству многих «ушастых»... Вызревшему сполна, до пролетаризации, высвободившемуся из-под груза отчуждения и иллюзорных чар, навеваемых буржуазными порядками, народу в современном революционно-освободительном движении предстоит взять собственную и мира судьбу в руки и утвердить на планете подлинно справедливую, свободную, гуманную действительность, основанную на осваивающе-произведенческом способе человеческого бытия.

Вот почему, понятие народа приобретает особое значение в современных условиях по сравнению с тем, как он выступал и понимался прежде в историческом процессе и в революционных преобразованиях действительности.

Роль народа сегодня неимоверно возросла. Если в прежние эпохи он обычно выступал, так либо иначе, ограниченно проявляя себя и в лице, от имени какого-либо ведущего социально-политического, религиозного движения, то теперь способен выражать свои интересы, волю сполна, как таковой. Другими словами, народ всецело обретает качество субъектности жизни и истории.

Что в предыдущие эпохи народ в историческом процессе и преобразованиях общества обнаруживался ограничено, — его роль здесь была почти неузнаваема, — объяснимо целым рядом обстоятельств. Среди прочего, здесь и протекание исторического процесса как бы «за спиной» людей, непонимание последними ее сути, движущих начал, смысла. Также господствует надо всем религиозное, политическое, «вещное» отчуждение. Причем, как самого человека, так и его деятельности с результатами.

неразвитость самосознания людей, народа, невозможность обнаружить подлинный смысл своего места и роли в общественной жизни, историческом процессе в целом и многое другое не могли не формировать, в лучшем случае, превратное понимание жизни, всех социально-исторических явлений. Даже в самые бурные всплески движения народных масс (освободительные войны, революционные движения и проч.), если и представали на исторической сцене осмыслению, то лишь как нечто стихийное, неуправляемое, разрушительное, бессмысленное, — наподобие какого-либо естественного, нежелательного и опасного катаклизма. К тому же, как правило, главенство в течении и исходе данной «стихии» (как «ударной силе») принадлежало тому либо иному, господствующему (не понятно как и для чего) движению, «партии». В свою очередь, эти «партии» тоже неразвиты, живут иллюзорными устремлениями. Потому они, как правило, выступали партиями, движениями какого-то лица, «лидера», наделяемого всевозможными сверхъестественными достоинствами. Последними наделялась и сама историческая реальность, вершащаяся как бы объективно, независимо от субъективной воли и сознания кого бы то ни было. «Лидеру», самое большее, оставалось лишь как-либо мистически «уловить», чего она (история) хочет, куда держит путь. Если это удавалось, «уловитель» предпринимал, что требовалось. Тем самым, он мог считаться «успешным», возносился, почивал на лаврах. И, вот, так складывалась картина, что не народ строит исторический процесс, не он осуществляет преобразование жизни, но прежде всего и главным образом «выдающиеся личности», «вожди», возглавляющие и направляющие ход дел.

Ко всему прочему, когда народы угнетены экономически, политически, духовно, — как это имеет место в протекшей истории (да и сегодня), — так либо иначе, возрождается подобное видение. Народные массы видятся как бы «не при делах»: устраняются от решающего участия в политике. Они уподобляются пассивному «материалу», который «умелый мастер лепит» как захочет и проч.

Как бы там ни виделся народ, он в предшествующей истории, на самом деле, пребывал в некоторой «спячке», бездействуя и безмолвствуя. Разве что с приходом бифуркационных перемен в истории, обществе он обнаруживался, являл свою самостоятельную историческую деятельность. И последняя, в конечном итоге, решала ход и исход событий. В обычное же, «спокойное» время «большая политика» безоговорочно принадлежала господствующим эксплуататорским классам и их ставленникам. Собственно, эти, тем более, прочимые в «реальные вершители истории», — сознавали они до конца что делают, чего хотят своей политикой?..

Не случайно, подлинное понимание исторического процесса, предложенное историческим материализмом, сформировалось на сравнительно позднем этапе общественного развития. Точнее, в пору заката капитализма и кануна социалистического переустройства мира.

Между тем, в немарксистской социологии и истории до сих пор царит, сложившийся и получивший довольно распространенное хождение субъективно-идеалистический взгляд на существо и роль народа в историческом процессе. Доминируя в буржуазной социологии и историографии, он игнорирует в большинстве своем глубинную, подспудную, но повседневную работу масс народа, их субъектность. Отсюда, кстати, в весьма характерно негативном ракурсе осмысливается понятие «масса» (как то, чем выражен народ)...

А ведь именно эта, не бросающаяся в глаза, деятельность масс народа выражает главное и решающее в сложном и противоречивом историческом процессе. Его-то как движущую силу истории, равно суть истории вообще, не замечают, не хотят видеть немарксистские исследователи за пестротой сменяющих друг друга исторических событий, свершений.

Надо, к тому же, добавить, само понятие народа довольно непростое. Оно не есть нечто, раз навсегда данное: исторически меняется, переформатируется даже в одно и то же время в зависимости от перемен в внешней и внутренней политике стран. Все упирается в то, как те либо иные социальные, политические, вообще, культурные силы, движения участвуют в вершащихся событиях: несут ли их устремления и дела подлинный прогресс истории объективно, что они видят, на что нацелены субъективно, что на самом деле кроется за их деятельностью, чему они служат, опять же, объективно. И даже — бытийственно.

Несомненно, Народ — единственный творец, реальный субъект истории. Кстати, против данного положения исторического материализма многие не возражали бы. Однако, что понимать под народом? Что он представляет на том либо ином этапе истории? Что есть народ в современных условиях?.. Ведь понятие «народ» может означать довольно немалое. Так, можно под ним понимать нацию. Можно принимать за народ все население страны. Можно мыслить его и как некоторый круг «избранников», «элиту», высшую касту, или напротив, низшие касты («никчемную чернь», «социальное болото», «быдло») и проч...

Как сказано, «народ» не есть нечто неизменное, он исторически развивается. Его нельзя рассматривать и оценивать вне связи с исторически сменяющими друг друга эпохами, ступенями, в том числе с общественными формациями. Его состав задают и соответствующие социально-структурные слагаемые общества. Больше того. Смысл и содержание народа может даже меняться в зависимости от конкретного хода исторического развития данного общества, страны. И, конечно же, в классовом обществе «народ» не может не вмещать в себя различные классы, сословия, общности.

Тем не менее, как бы ни менялся исторически классовый состав народа, он непременно включает в себя трудящиеся классы. И, вообще, народ — это прежде всего и главным образом трудящиеся массы. Причем, ничто не мешает относить к трудящимся и представителей имущих классов, коль скоро они действительно трудятся, не паразитируют на обществе. И не важно при всем этом, являются ли трудящиеся производителями материальных благ или нет. Это уточнение, возможно, не следовало бы делать, имея в виду историю капитализма, предшествующую постиндустриализму. Оговорка данная уместна еще в том смысле, что ведь понятие «материальные блага», равно понятие «производство материальных благ», больше, понятие производства, равно труда, довольно расплывчаты.

Так, само понятие «производство», как оно употребляется многими, весьма ограничивает историческими рамками человеческий труд, трудящихся. Ибо существуют же огромные отрезки истории (например, традиционные общества), где люди никак не производят, в том числе материальные блага, но созидают все это, как мы знаем, совершенно иначе. А весьма многие, особенно из высших сословий, никак не относят себя к трудящимся, ибо, считают, «труд» — удел «низших», рабов и проч. «наказанных»...

Вообще, «труд», несмотря на, вроде бы, простоту и понятность свою, может быть истолкован весьма различно. По нашим представлениям его, понятие «трудящийся» не следует ограничивать привязкой к рутине, физическому напряжению, созданию (фабрикацией ли, созиданием, продуцированием) чувственно-данных предметов («материальных благ»), а также тем, кого принимают за непосредственных производителей этих благ. Мы об этом выше говорили. К тому же, трудящимся может быть почти кто угодно, коль скоро он, так либо иначе, служит благу общества, своего народа, множит общественное богатство, прикладывает ко всему этому свои силы, умения. Последние могут выступать весьма различно, начиная от простых физических действий (руками, ногами, другими органами тела), кончая волевой, эмоциональной, переживательной активностью, мыслительной деятельностью... С другой стороны, эти умения, воля, действия выражаемы за станком, в поле. Но обнаруживаемы они также в воспитании детей внутри семьи, добровольными починами людей, активной социальной позицией на общественных началах, просто волонтерством на том либо ином поприще, творящим добро.

Включая трудящихся, понятие народа, далее, вмещает в себя подавляющее большинство населения, противостоящее силам, сковывающим общественный прогресс и свободу, а также реакционным классам, их антинародной власти, насаждающим античеловечность и безбытийность. В этом смысле правомерно полагать, «народ» объемлет собой всех людей, социальные слои, служащие общественному прогрессу, утверждению бытия.

Часто марксистские учебники по философии истории неправомерно исключают из народа буржуазные классы как «не трудящиеся». И лишь в качестве исключения, с оговорками, допускают национальную буржуазию соответствующих стран: «при определенных исторических условиях к народу относятся и некоторые нетрудящиеся классы, например национальная буржуазия, поскольку она участвует в прогрессивном движении общества» [704]. Между тем, держась означенного чуть выше понимания труда и трудящегося, очевидно: и эксплуататорские классы вполне относимы к трудящимся. А вот, служат ли они социальному прогрессу, утверждению бытия, — это уже другой вопрос. Точно также — другие люди, из числа, так сказать, «нетрудящихся» сообществ (те же пенсионеры, домохозяйки, безработные и т.д.). Кстати, так ли уж «не трудятся» они, отталкиваясь от предложенного нами подхода? Так ли не выполняют общественно-полезную работу?..

Идея о решающей роли народных масс в истории заложена уже в важнейшем положении исторического материализма, гласящем, что созидание материальных и иных благ является жизненной основой общества. Главенствующее и определяющее место в этом созидании, как известно, принадлежит производительным силам общества. Их развитие в конечном счете обусловливает все общественные процессы. Между тем, центральным моментом производительных сил выступает субъективный фактор. Другими словами, трудящиеся, народные массы как создатели всех человеческих благ. Хорошо о том, что трудящиеся массы являются главнейшей творческой производительной силой, говорит Л.Н. Толстой, комментируя книгу по истории России [705].

Иной раз, неприметное, невидимое на поверхности развитие общественных производительных сил, обеспечивающееся творческим опытом трудящегося народа, служит основой поступательного исторического движения человечества. Так доныне подготавливались коренные преобразования способа производства, а затем всего общества. И, если поначалу творчески-преобразовательная работа народа вершится как бы скрыто и сам он далеко не сознавал свою роль в том, что происходит, как «ткется полотно» истории, благодаря его усилиям, то по мере субъектного созревания народа, — что прежде всего выражается в росте его сознательности, — эта созидательная активность становится нарастающе зримой, очевидной. Главное — весьма продуктивной, масштабной, общечеловечной, универсализующейся.

И, уж конечно, полагать, вслед за буржуазными авторами, что народные массы обладают лишь негативной силой, способны разрушать существующие порядки, — совершенно беспочвенно, ложно. Особенно это очевидно на опыте социалистических революций и строительства социализма.

Этот опыт обнаруживает также: огромную роль в активизации созидательного творчества масс народа играют и производственные отношения, совокупность которых, как известно, образует материальный базис общества. Оно и понятно, ведь производственные отношения, так же, как и производительные силы, без трудящихся масс народа ничего не значат. Любая разновидность производственных отношений, впрочем, и другое общественное отношение — это отношение между людьми как субъектами-объектами. И если в протекшей до сегодня истории производственные отношения складывались, в общем-то, как бы «за спиной» людей, — выражали некоторый объективный ход дел, не зависящий от воли и сознания своих носителей и представителей, — то в современных условиях, особенно в социалистической действительности они в растущей мере проникаются сознательностью, субъективным началом. Производственные отношения, тем самым, функционируют все более осознанным процессом, благоприятствующим движению, развитию производительных сил, всех сфер общества. Сказано ведь: «Социализм — это сознательное творчество миллионных масс народа» (В.И. Ленин).

Разумеется, коль скоро в пору индустриального капитализма народным массам, возглавляемым рабочим классом и его партией, удается совершить социалистическую революцию, они должны, как показывает опыт, разрушить буржуазную государственную машину, властные орудия насилия, поскольку они направлены против народа, лишь наращивают гнет последнего. По такой же причине ликвидируются эксплуататорские общественные отношения и институты ради спасения от развала, созданные народным трудом, производительные силы, материальные и духовные ценности. Это подлинное богатство народа эксплуататорские классы, прежде всего, посредством своей власти хищнически утилизуют. Особенно — на закатной стадии капитализма, где разражается всеобъемлющий кризис, а воли капитала хватает лишь на безудержную погоню за наживой. Все, мешающее данной «гонке», просто рушится, истребляется. Среди прочего, испытанным средством здесь, конечно, выступают, никогда не прекращающиеся в эксплуататорском обществе, захватнически-грабительские войны. Последние, к тому же, на закатной (империалистической) стадии индустриализма раскрученны до мировых.

А сколько бед приносят (другой неотъемлемый атрибут капиталистичности) кризисы! К тому же, — когда каждый очередной глубже, деструктивней. Именно индустриализм с переходом на империалистическую стадию, как известно, породил, неостановимо разрастающийся общепланетарный кризис. Преодолеть его капиталистическими средствами, принципиально невозможно.

Вообще, буржуазный мир постоянно сопровождается деструктивными социальными потрясениями, антагонизмами. Общество в пору индустриализма уже неизлечимо больно, деградирует в плане человечности, духовности, безбытийности. Условия жизни трудящегося народа здесь становятся невыносимыми. Мир ведь существует, изначально отпавши от бытия. Собственно, все это и требует коренное преобразование (с элементом разрушения) данной, сплошь деструктивной реальности, на что (очищение от всего такого) и призвана социалистическая революция.

Однако, главное в социалистических революциях (причем, не только индустриально-капиталистической поры), конечно же, не разрушительная, а созидательная, творческая работа. Здесь, — коль скоро революция-таки победит, отстоит себя, выдержав буржуазный натиск со всех сторон, — создание новых, невиданных ранее форм социалистического государства, налаживание общественных отношений, исключающих социальное неравенство, эксплуатацию человека человеком, делающих человека труда, в конечном счете, всех людей подлинно свободными «ассоциированными индивидами», когда «свобода каждого человека выступает условием свободы всех» (К. Маркс). Данные преобразования, равно многие другие, обеспечиваются, складывающимися с социализмом, общественными производственными отношениями. Прежде всего, — общественной собственностью на средства производства, превращающей общественные богатства в достояние народа, его созидательный потенциал.

В предшествующие социализму, вообще, постиндустриализму периоды истории народ выступал (причем, сам того не ведая) как бы спонтанно, почти никак не организовано, распорошенно. В этом смысле то, что он есть по сути, объективно, с одной стороны, и реально, в каждом конкретном случае, крайне разнясь, со стороны другой, сквозит неимоверной дистанцией. К тому же, народ в основном являлся не столько вершителем исторической драмы, сколько ее исполнителем. Функцию управления-направления, руководства его активностью, равно всеми сторонами общественной жизни осуществляли господствующие классы через свою власть. Худо-бедно, они же направляли экономику, политику, культуру, формировали духовную жизнь, в том числе сознание, идеологию, необходимые обществу. Лишь при социализме эта узкоклассовая (вплоть до элитарности) монополия рушится. И народ забирает свою и историческую судьбу в собственное распоряжение. Он становится (причем, именно благодаря советской власти) непосредственным созидателем (субъектом) экономики, политики, культуры в целом. Именно такой советски-субъективной активностью, когда народ оказывается прямым и непосредственным вершителем жизни, по сути, начинается этап подлинной истории. Отныне просторы для всех видов и форм творческой деятельности народа не только открываются, но лишь ширятся. «Когда на авансцене истории выступали лишь небольшие кучки дворян, помещиков или верхние слои буржуазии, опирающиеся на свою диктатуру, а широкие народные массы были обречены на «историческую спячку», общество двигалось вперед крайне медленно. И наоборот, когда широкие народные массы пробуждались, что имеет место в переломные, революционные эпохи, история ускоряла свой бег. Это особенно характерно для современной эпохи с ее динамизмом и глубокими революционными преобразованиями во всех областях жизни. Всемирная история свидетельствует: чем большие народные массы приходили в движение, тем глубже были социальные и политические преобразования в обществе. И наоборот, вместе с основательностью, масштабностью исторического действия возрастала численность действующих в истории народных масс. Это один из важнейших законов мировой истории» [706].

Итак, народ был и всегда останется субъектом, движущей силой исторического прогресса. Он и только он есть основа, созидатель и цель общественных богатств, он все создает, он преобразователь и устроитель своей жизни. Так было всегда, и так имеет место сегодня. Причем субъектная роль народа в историческом вершении, в осознанном преобразовании мира, со-бытийного и событийного творчества неуклонно возрастает вместе с ростом его сознательности. Если в до сих пор протекшей истории обычно народ как вершитель собственной истории выражал субъектность, так либо иначе, олицетворяясь, концентрируясь в каких-либо своих, пусть и продвинутых, но исторически ограниченных носителях, силах (патрициях, плебсе, феодалах, буржуазии, пролетариате, религиозно-политических движениях, партиях), ведших за собой остальные массы, то в современных условиях, как очевидно, народ, в частности, пролетаризовавшись, созрел до такой степени субъектности, что способен реализовать себя не ограниченно, сполна, на, как бы сказал Гегель, «общечеловеческом, универсальном уровне». Ниже мы несколько дополним эту идею. Отметим пока что, тоже примечательное: народ обретает способность универсального субъекта, с одной стороны, пролетаризовавшись. А с другой — благодаря предельному расширению социальной базы пролетариата, объемлющей собой весь народ.

Многими еще особенностями характеризуется «народ». Тем более, — взятый конкретно-исторически: в своем пространстве и времени, на известном этапе исторического становления. О народе вообще, тем более, как собирательном, абстрактно-общем понятии и сказать особенно-то нечего. А вот, народ реальный, определенный, — он немало чем может высвечиваться. Да, и характером своим, и психологией, и уровнем культурности, как и цивилизованности. Неверно в этом смысле вести речь о народе, как некотором формально-общем понятии, служащем фиксации некоторого объединения людей. Оно, как сказано, собирательное понятие, а потому само выступает в зависимости от многих обстоятельств различно, разнопланово.

Можно, стало быть, вести речь о русском народе, о народе французском, немецком, — многих других. И каждый будет рядом черт (даже неповторимых) отличаться от других, иметь собственную специфику, «характер». Отсюда, между прочим, и возникают всевозможные попытки ранжировать народы по качеству, достоинству. Здесь же формируются всякого рода расистско-фашистские представления, практики.

Больше того. В последнее время, видимо, не без того, чтобы реализовать известный «социальный заказ» из-за «бугра» относительно отечественного народа его же представители (являющие, очевидно, пятую или шестую «колонну») «изобрели» новые понятия, призванные всяко снизить, поганить отечественный народ. Среди этих новоизобретений такие как: «историческая травма народа», «трудное прошлое», «историческое преступление» (перед человечеством, другими народами), «грехопадение русских» и т.п. При этом, для избавления от этих «болячек», «ран», «проступков» народу следует «искупить их». К тому же, — так, как надлежит, по христианским канонам, на уровне отдельного человека: «исповедаться», «очиститься», «покаяться». И, уж конечно, в продолжительной и непростой истории нашего народа этих «прегрешений», «непростых мест», как впрочем, у любого другого народа, хватает с избытком. Однако, лишь ему предлагают «самоочищение», а остальным такого рода «процедуры», видите ли, ни к чему.

Но самое главное тут в том, что путем «наклеек», «маркировок», уличающих русский (советский) народ в немыслимых «грехах», пытаются всячески навязать ему самые мерзкие злодеяния в истории. Заветной же мечтой-целью выступает отождествление деятельности Советского Союза с тем, что творила фашистская Германия. А отсюда — навязать «факт»: что вторая мировая война была развязана именно «сталинским режимом» вместе с гитлеровским, что фашистская Германия и сталинский СССР одинаково «виновны» в злосчастьях, выпавших на мир. Гитлеризм и сталинизм — «одно и то же зло» и должны нести равный ответ (если последний не больший) перед человечеством, должны быть одинаково осуждены и наказаны...

Не будем разбираться с данными мерзейшими потугами (вдобавок, далеко не случайными) чернить свой народ и его историю: без того у нас на этот счет немало сказано, а авторы выведены «на чистую воду». В целом же, относительно качеств с достоинствами народов должно заметить, что народ — не биологическая, вообще, не естествоведческая категория, но социально-историческая, точнее, духовно-практическая. И как таковая она содержательно наполнена исключительно социально-историческим, духовно-практическим материалом, смыслами. А это, среди прочего, означает: народ весьма мало как определяется ростом, цветом кожи, формой черепа, темпераментом, физиологией образующих его людей. Точно также, не очень важно, на какой ступени исторического развития он (народ) находится, какую страну, географию являет. Разумеется, нелепы и всевозможные фантазии относительно миссионерства, «богоизбранности», вместе с тем, «виноватости» и проч. какого-либо народа. Главное тут то, как и почему, в связи с какими условиями и обстоятельствами его жизнь, активность преломляется на других народах. Одновременно, как это преломление, и, вообще, сам народ себя понимает. На каком уровне самосознания, культуры и цивилизованности пребывает? Причем, — сознает, оценивает это все, самоотчетен. Не учитывая все это, не держась, стало быть, объективной истины в истории, тем более, злоупотребляя ею, трудно выносить оценочные суждения о каком-либо народе. К тому же, — предназначенного быть «козлом отпущения»...

Таким образом, так как народ — понятие собирательное, он определяется не столько состоянием биологии и физиологии с психологией входящих в него людей, но иначе. А именно: своей духовно-практической зрелостью, исторической субъектностью: самосознанием, пониманием целей и задач, нужд, интересов, коими отягчен, осознанно реализует себя. Дело обстоит примерно так, как с любым другим собирательным понятием.

Особенности такого культурного предмета, как, скажем, эта библиотека не задаются (во всяком случае, весьма мало характеризуются) хранящимися здесь книгами, — о чем бы они ни повествовали, сколь интересны ни были. Эти особенности прежде всего от других параметров. Данная библиотека большая, хорошо устроена, удобна для читателей, оснащена производительным инструментарием, размещена в красивом здании, предназначена для решения известных (благих или злостных) целей и проч. Другое подобное сооружение института библиотеки может характеризоваться совершенно иными «достоинствами». Все же, что ни говорить, кой-какие качества библиотеке перепадают и от содержимых ею книг. Хотя бы, — для знатоков, искушенной публики.

Аналогично обстоит и с собирательным понятием «народ». То, что он есть, чем специфицируется, на что намерен, способен, — все это не свойственно ему как бы само собой, вытекая из неких привходящих факторов, моментов. Его способности, намерения, цели, возможности, — они преднаходимы, преследуемы им самим. И весьма плохо обстоит в истории, когда некоторый народ, — вдруг, возомнив, что он, по каким-то, лишь ему ведомым или надуманным причинам, «избран», «выше других», — начнет навязывать остальным народам, подавляя их, свою волю, интересы, устремления. В этом случае, имея в виду современные реалии, перед нами нацизм, фашизм.



13.5.1.4. О назначении диктатуры пролетариата сегодня.

Важно понять, вытекающее из всего сказанного: если бы мы сегодня держались понимания пролетариата в классической данности и он на самом деле существовал, — ему бы не удалось возвыситься до выражения интересов и устремлений всего народа из-за исторически-специфической ограниченности, как класса. Точно также, невозможно свести к нему народ. Ибо сильны расхождения в статусе данных социальных общностей, весьма различны их интересы. Вот почему, относиться к современному пролетариату также, как к пролетарию в классическом смысле, не следует. Ибо, классический пролетариат принципиально не способен стать «гегемоном» революционно-освободительного движения наших дней. На это способен лишь объединенный народ, который, вместе с тем, есть также современный пролетариат, существенно отличный от классического. Стало быть, вряд ли удастся осуществлять революционные преобразования, решать насущные задачи современности методами и средствами пролетариата, о котором писали классики. Вряд ли, вообще, с ним можно «сварить революционную кашу» наших дней.

На самом деле. Допустим, классический пролетариат (откуда ни возьмись, хоть с другой планеты) добьется власти в современном обществе. Что он будет делать с ней, как распорядится? Ну, отдаст землю крестьянам, что ли? А ведь она без того у них! Заводы с банками — предоставит рабочим! Да только что они будут с ними делать? Тем более, — итак, считай, данные предприятия в их (как акционеров, участников демократизировавшегося управления, «народного капитала») распоряжении и пользовании. Ведь, по сути, собственность обобществляется, а управление неуклонно демократизуется, становится «прозрачным». На предприятиях, где умные руководители, люди испытывают свою сопричастность работе фирмы, защищенность последней...

Так что, непростой вопрос, «что делать» нашему, победившему пролетариату классически-капиталистической поры. Окажись то самое время, когда ему исторически повезло прибрать к рукам власть, Он бы имел на руках «Очередные задачи советской власти», знал бы о «грозящих катастрофах и как с ними бороться»... По крайней мере, было зачем и для чего преодолевать сопротивление капитала, открытых и скрытых врагов, с крестьянством союзничать, с белым террором и саботажем бороться, разрабатывать план ГОЭЛРО, противостоять контрреволюции и захватчикам «с шестнадцати разных сторон»...

А нынче? Ведь, по сути, особенно в метрополии экономика высокоразвитая. Труд, собственность обобществлены. Уровень благосостояния людей высок, относительно выровнен. Власти даже замахиваются на устройство у себя «государства всеобщего благоденствия». Общественно-политическая система отлажена, социально и демократически раскручена. Общество проявляет заботу о «слабых», соц. Меньшинствах, тратит немалые средства на культуру, духовное развитие людей. Демократические права и свободы гарантируются. Немалое число западных стран открыто причисляет себя к социалистическим, во всяком случае, строит у себя свой «социализм». Конституции буржуазных стран (даже РФ) фиксируют социальную направленность своего строя...

Верно, далеко не все тут идет как надо, далеко не справедливо и гладко протекает. Но ведь для исправления этих «перекосов», «несправедливостей» вряд ли нужна пролетарская революция, вряд ли пролетариату следует захватывать власть как некогда, устанавливать свою диктатуру. Уж тем более, — в том виде, что они (пролетариат с диктатурой) собой являли, скажем, в нашей стране. Самое главное, повторимся, такого пролетариата уже просто нет, как нет и нужды в нем.

Если-таки станется чудо, — и славно известным Толстовским «Аэлитянам», посетившим нас, интернационально (вернее, интерпланетно) заблагорассудится переустраивать теперешние земные порядки, — ой как не удастся им возродить Октябрь1917! Никто не позволит наступать на, отслужившие свое, «грабли». Да и сами они не станут, будь, к тому же, благоразумны. Если удастся захватить власть, — хотя, зачем она им, тоже не лишний вопрос, — они станут делать тоже, что и оттесненные правители. Да, решать те же задачи, проблемы, причем, общегосударственные: общезначимые, народо-хозяйственные, социальные, политические, правовые, культурные, демократические. Больше — общенародные, общечеловеческие, мировые. Их нынче капиталистические государства, худо-бедно, но решают, как внутри страны, так и за пределами. В современных обществах ведь государство все более заполняет свой функционал общенародными, общезначимыми, глобальными работами-заботами.

Можно, все же, надеяться, наши «пришельцы» вершили б дела лучше, честней смещаемых чиновников, будучи крепки пролетарско-интернациональным духом. Кто знает, может, и куда хуже, ибо одного духа (даже означенного) часто не хватает в сегодняшних политических иррационалиях. Но одно верно: ничего бы по серьезному счету нового они не привнесли. Вдобавок, оставаясь все теми же «Аэлитянами», экспортирующими в миры иные свои порядки, «устав и права». Навязывай они современному миру диктатуру пролетариата (известную их создателю), обычный набор постреволюционных социалистических законов и преобразований (полная «экспроприация экспроприаторов», безусловное обобществление, национализация собственности, ликвидация любых форм использования чужого труда, равенство в оплате труда, коллективизация села и проч.), — как же мало приверженцев они найдут! Как скоро утратят поддержку с доверием! Быстро бы их смели с властных «вершин»! С таким нашим выводом, между прочим, перекликается очень содержательная публикация Л. Развожжаева [707].

Собственно, и современный пролетариат, — онародненный условиями жизни вокруг, — разве он поведет политику как-либо существенно иначе, вырвав (реально или опосредствовано) власть у теперешних хозяев? И ему-то, почти насквозь обуржуазненному, вписанному в наличную систему сполна, довольному, сегодня нет особой нужды в прошлых «революционных играх». Нет нужды и в диктатуре пролетариата, известной из прошлого. Такому, ему никакая руководящая партия, — будь трижды коммунистичной, вдобавок, застывшей на реалиях начала XX века, — не поможет. Повторяем, строить жизнь отжившими мерами и путями — бессмысленно, невозможно. К тому же, кому в этом, скажем так, «мало интереса», кто мало на что тут, по большому счету, способен.

Напомним еще раз: нет уже, сводятся к минимуму реалии, порождающие классический пролетариат, превращавшие его в главную революционную силу. Соответственно, утрачивают актуальность задачи и цели, вместе с трудностями, которые некогда ему приходилось преодолевать, воплощать, завоевав реальную власть. Поскольку же все это в теперешних условиях малозначимо, недействительно, недействительной, неактуальной становится и идея захвата власти. Причем, — не только в том виде, какой она (и захват) представали классическому пролетариату, но и такими, как даны пролетариату современных передовых стран. Не сказать, что ему она не нужна, но можно вполне обойтись и без того «захвата», который виделся и осуществлялся некогда.

Сегодня, если современный пролетариат, — слившийся с народом, народом-воспреемником классического пролетариата, — победит, то ему открыты, предстают совершенно иные задачи, иные дела, нежели некогда. И победить он может далеко не только в традиционной форме (реальным захватом власти), но также захватом духовным (виртуальным), опосредствованным, в означенном выше смысле.

Конечно, в процессе нормального исцеляюще-спасительного (революционного также) совершенствования общества народно-освободительному движению по ходу дел и в первую голову придется преодолевать явные «перекосы», тупики, куда завела непосредственная власть (по большей части, шизофреничная, как и ее хозяин), осуществляющая производящую волю современного капитала. И здесь, с самого начала предстоит забуржуазненное и античеловечное, безбытийное самосознание народа «выправлять». Для этого, — равно исцелять остальные реалии бытия современного мира, — в принципе, нет особой нужды перебирать непосредственную власть в свои руки. Дело именно так обстоит на сегодня в развитых постиндустриальных обществах. Достаточно в самом общем плане, например:

1) добиться нормальной (потребляюще-осваивающей) информатизации общества;
2) развернуть сполна интеллектуальную деятельность (человеческий фактор); тем самым, высвободить человека из-под пресса отчуждения на, ответствующее бытию, существование;
3) освоить новейшую (особенно четвертой волны) технологию;
4) отвратить сконцентрированными усилиями народа падение в инфернальную пропасть от губительной тяжести глобальных опасностей, порожденных производяще-капиталистической гонкой.

Хотя... Коль скоро капитализм той либо иной страны (особенно метрополии) глубоко увяз в беспролазных тупиках, цепляясь за прошлое и нажитое, совершенно лишился «мозгов» по части вершащегося и настигающих катастроф, тупо плодит лишь разор и гибель своей бездумной активностью, — для его «лечения» оказываются нужны и радикальные меры. Да, вплоть до непосредственного захвата власти народом под руководством революционно-освободительных сил, установления общенародной, антибуржуазной диктатуры.

Пусть при этом нас не смущает слово «диктатура», которое порой многих ввергает в трепет и ужас. Собственно, ничего другого, помимо сильной своевольной власти, слово это не означает. В том числе, когда перед нами диктатура одного человека (диктатора, тирана), диктатура пролетариата, диктатура народа, диктатура буржуазии. Кстати, устанавливаемую в результате означенных «радикальных мер» сегодня, власть, смещающую буржуазию, ничто не мешает называть диктатурой пролетариата. Следует только принять: здесь пролетариат уже выходит за рамки своей ограниченной данности в лице классически-индустриального пролетариата. Он уже стал народом

Надо заметить, далее, история знает различные формы диктатуры пролетариата. Кроме советской, имевшей место в нашей стране, известна диктатура пролетариата, распространенная в странах народной демократии, а также в странах, избравших некапиталистический путь развития. Даже в рамках нашей страны власть в форме диктатуры пролетариата, особенно с переходом на новую экономическую политику (НЭП), осуществлялась в довольно ослабленной форме и скоро завершилась с решением предстоящих задач, перейдя к диктатуре всего народа в общенародном государстве. В последнее время в левой печати проговаривается уже мысль о диктатуре пролетариата, «растянутой во времени». Так, Л. Развожжаев пишет: «возможно, переход к социализму от буржуазной республики под руководством левых, избранных демократическим способом, тоже можно считать диктатурой пролетариата, только растянутой во времени, а не такой, как предлагают догматики, думающие что в России, обязательно повторится 1917 год и миллионы крестьян и сотни тысяч рабочих пойдут стройными рядами свергать временное правительство Керенского, не желающего отдать крестьянам землю, заводы рабочим и остановить братоубийственную войну» [708].

Вопреки сказанному, вполне возможен и оборот дел, как бы воспроизводящий былое. Например, в известных странах слабо развита демократия и не обеспечены права человека. Опять же, трудящиеся угнетены, жестоко эксплуатируются, нет социальной защиты. Царит капиталистически-воровской беспредел, вдобавок, олигархического либо мафиозно-компрадорского характера. Дисбаланс между бедностью народа и богатством какой-то кучки, прибравшей к рукам национальные богатства, — дичайший. Нет просвета в улучшении жизни народа. До реального постиндустриализма далеко. Здесь социалистические революции классического типа вполне уместны и призваны разражаться. Их назначение состоит в преодолении указанных и других «болячек», ибо ими неизлечимо страдает общество, страна. Иначе спасения не найти.

Подготовив и совершив революцию, захватив власть в свои руки, коренным образом преобразовав ее по содержанию, смыслам и целям работы, народ превратит ее в собственную власть, диктатуру. Для преодоления лавины накопившихся «болячек» ему по необходимости придется руководствоваться опытом, идеей социалистического строительства. Ведь лишь он в современных условиях являет альтернативу капитализму. Главное — служит путеводной нитью преодоления буржуазных «болячек», будучи первым отрицанием его отрицательно-отрицательного движения.

Вообще, буржуазное общество, как бы оно ни было развито, демократично, гуманно устроено, тем не менее, чревато многими «недугами», пороками, возможно и не столь очевидными, как в уродливо формирующихся своих частнособственнических (феодализм, рабовладение) собратьях. И без социалистической «профилактики» вряд ли данные «недуги» устранимы само собой. Во всяком случае, если капиталистическое общество функционирует, движется, не держа (даже подсознательно часто) во главе продвижения вперед, социалистические ориентиры, оно обречено барахтаться в «трясине» тщетных потуг и результатов «вытащить себя за собственные волосы». Не «барахтаться» же, держаться означенных ориентиров удастся лишь, когда народ, возглавляемый левыми прогрессивными партиями, организованно, последовательно и умело отстаивает свои социальные и демократические свободы, права на достойную жизнь, толкает капиталистическую власть, систему в целом на действительно гуманные и, ответствующие бытию, общественные преобразования. Последние и наполняют жизнь социалистическими мерами. Больше — ростками постпроизводящести и событийности. Всего лучше в данных условиях, чтобы левые революционно-освободительные силы заполучили, — «мирным» или «немирным» путями, непосредственно или опосредствовано, не важно, — власть в свои руки.

Тогда, движимое курсом мира подлинной человечности, событийного человеческого бытия, — базирующихся на дальнейшей информатизации, освоении конвергентной технологии, инновационном развитии, осваивающем мироотношении, — неустроенное капиталистическое общество не может не наполнять способ своего существования, экономику, правовые и иные отношения элементами социализма (независимо, как бы последний ни виделся). Придется реорганизовать производство, дальше обобществив, нацелив протекание производительных сил и производственных отношений на произведенческих началах. Сохраняющиеся в обществе, частнособственнические нормы жизни и труда, будут реформироваться, насыщаемые общественными и гуманными содержанием, устремлениями. В частности, так, — чтобы они перестали быть присваивающими, эксплуататорскими, индивидуалистическими, отчужденными и отчуждающими. Одновременно, предпримутся шаги, дабы, насыщаясь осваивающим и свободным содержанием, смыслами, труд служил благу всего общества. И, конечно же, был социально защищен, справедливо ценился.

Рано или поздно, финансово-спекулятивная модель экономики заменится реальной, самодостаточной, развивающейся благодаря внутренним ресурсам, интенсивной экономикой. Здесь устраняются элементы стихийности, бесконтрольности, корыстно-эгоистических, клановых и прочих злоупотреблений, спекуляций нерадивых «работодателей». Эта реальная экономика станет «заземленной», нравственной, действительно держащей в центре всей своей деятельности человека. Причем, — не отпавшего от бытия, как это имеет место доныне в буржуазных условиях.

И за культурные вопросы предстоит взяться, культурную революцию осуществить, с идеологией, системой ценностей, этикой, мировоззрением разобраться. Больше, властвующий народ также найдет силы отстоять осуществляемые преобразования, порядки и достижения.

Предстоящих дел, несомненно, хватает. Они во многом специфичны. Подчеркнем, характерны, далеко не только для отсталых стран, с неразвитой экономикой, с нерешенными культурными, социальными и демократическими вопросами. И, справедливо, что воплощать их, равно предпринимать другие, неожиданные, меры обновления общества должно посредством подлинно народной пролетарско-властной (= народной) диктатуры.

Вполне возможен и такой вариант развертывания сценария. Известное общество до сих пор сохраняется на стадии индустриализма (или даже ниже). Собственного пролетариата (причем, промышленного) классической данности тут достаточно. У пролетариата, к тому же, развитое самосознание, имеется руководящая и направляющая его деятельность, партия. Тогда, прилетевшие «Аэлитяне» найдут страну, с вполне благодатной почвой для организации социалистической революции, утверждения классической диктатуры пролетариата и социалистических преобразований. Как знать, — не помешай многочисленные враги из окружения данной страны, — может им повезет в очередной раз?..

Коль скоро «повезет», и пролетариат удержит свою власть, он довольно быстро, по крайней мере, в исторически короткие сроки решит организационно-мобилизационные задачи движения на путях социализма. Между прочим, нашей, изначально очень отсталой, разрушенной затяжной войной, стране для этого понадобилось (причем, в весьма специфических и непростых условиях) довольно малое время. Как тогда пролетарской власти дальше быть? Куда силы с энергией направлять, «за» и «против» чего бороться? По-прежнему ли она останется диктатурой пролетариата?..

Между тем, в нашей специфичной (по ряду признаков, похожей на описанную) стране диктатура пролетариата была конституционно замещена общенародной властью. Так и должно быть: на известном этапе (и достаточно скором) социалистического строительства, да и развитого постиндустриального общества власть как диктатура пролетариата становится не надобной. Ей суждено перерасти в диктатуру всего народа, в общенародную власть. Это, собственно, предполагает и марксистская теория классов и классовой борьбы, учение о социалистической революции. Ведь пролетариат для того и учреждает свою диктатуру, чтобы с ее помощью не только не увековечивать собственное господство, но осуществить социальные преобразования. Они-то, стирая всевозможные различия (материальные, социальные, духовные) между классами, децентрализуя власть, учреждая советское общество, доводя здесь демократию до со-участной демократии, утверждая повсюдно социальную справедливость, равенство и свободу для всего народа, — приведут к уничтожению деления общества на классы, к общенародному единству всех граждан. Главное — к превращению народа в самодостаточного, высоко сознательного субъекта истории. «Субъекта» (да и народа), в до сих пор протекшей истории выступавшего, выражаясь по Гегелю, «в-себе», а теперь — субъектом-для-себя.

Превращение в «субъекта-для-себя», в дополнение к сказанному, означает, что, ставший таковым, народ призван избавляться от всевозможных узколокальных, региональных, в том числе классовых, расовых, этнических и прочих, частностящих его, характеристик. Он должен стать воплощением и носителем общечеловеческого, универсального. Только тогда в его деятельности будет соприсутствовать бытие. Потому, собственно, совершаемые народом как таким субъектом преобразования, достигаемые успехи, соответственно, решаемые проблемы обретают общечеловеческий, универсально значимый, субстанциальный, всеобщий характер. Народ тогда выступает не от имени и во благо какой-либо отдельной страны, нации, общности, но именно всего человечества. Точно также — каждого человека, кто и где бы он ни был, каким бы статусом ни располагал. Вместе с тем, для-себя-бытийная субъектность народа предполагает такое единение всеобщего (человечества) и отдельного человека (индивида, личности, экзистенции, гражданина и т.п.), когда между этими, вроде бы, крайностями прослеживается полнейшее (диалектически-противоречивое) взаимопроникновение. Это, вообще, универсализация, глобализация субъектности народа достигается также характером решаемых здесь проблем, целей и задач. Как показано ниже, предметы, вокруг которых будут складываться отношения людей, точно также, возникающие в связи с этим, устремления, вопросы, непременно глобализуются. Выходит, таким образом, ответствуя глобализующимся предметам, задачам и трудностям, возникающим с развертыванием постиндустриализма, падением производящей практики в бездну тупиков, выраженным общепланетарным системным кризисом, глобализуется, универсализуется субъектность народа, дабы он мог справиться с грандиозностью предстоящих ему задач и забот.

Как очевидно, далее, вызревший до подлинной субъектности, народ не нуждается в обязательных перехватываниях (во всяком случае, непосредственных) власти. Ведь, строго говоря, почти в любой конституции современных стран зафиксировано, что он и есть единственный суверен, сама власть в подлинном смысле. Всевозможные властные структуры, ровно другие институты и учреждения, коими народ осуществляет себя и свою власть, — не более чем просто его властные инструменты. Однако, как часто и долго случалось в истории всех без исключения народов, когда именно эти «инструменты», по законам отчуждения, непременно настигающего частнособственнические общества, обретали господство над народом, над людьми, обрекая на саморазорванную, извращенную жизнь, служение безбытийности, темноте.

Народ же, обретший состояние для-себя-бытия, подлинной субъектности, слава Богу, выбирается из мрака вековечного отчуждения. Стало быть, отныне перехватывать свою власть кому и чему бы то ни было он не позволит. И у самого себя перехватывать ее, разумеется, ему нет надобности, бессмысленно. Однако, наполнить власть, точно также отношение к ней иными (небуржуазными) смыслами, выбрать из рук, по сути, узурпировавших ее, — пользуясь своими экономическими, соответственно, политическими, правовыми и иными преимуществами, — всенепременнейше следует. Следует не формально, не на словах, но реально стать субъектом своей и истории жизни.


Примечания


691. См.: Леонид Развожжаев. Люстрация кремлевской ОПГ как диктатура народовластия // https://forum-msk.org/material/politic/15585096.html; его же:  Как удержать власть левым, пришедшим к власти демократическим путем на выборах? // https://forum-msk.org/material/politic/15595903.html.

692. См.: Андрей фурсов. Капитализм, антикапитализм и судьбы мира: жизнь и смерть самой загадочной системы в истории человечества и её антипода // Изборский клуб» №7-8 (93), 2021

693. Синие воротнички», ау! //
694. И. Миник. Пролетариат в современной России // work-way.com.

695. Там же.

696. Рафик Кулиев. Современный рабочий класс добывает себе средства существования исключительно путем продажи своей рабочей силы // https://forum-msk.org/material/news/15281682.html. См. также: Николай Островский (Краснодар).

697. См. Миник, указ. Соч.

698. см.: Фролов А.К. Новорусский капитализм. Очерки экономики и политики — М.: ФИЛИН 2017. — 550 с.

699. См. об этом, например: К 2030 году исчезнет треть всех рабочих мест // https://aftershock.news/?q=node/1187767; Калашников Максим. Что ждет людей в эпоху роботизации? // http://forum-msk.org/material/economic/12844532.html и др.

700. см. об этом: Петр Бизюков. О прекариате // https://www.gazeta.ru/comments/2014/04/29_x_6013393.shtml.

701. см.: Маркс К. Экономические рукописи 1857-1859 гг. // Т. 46. Ч. 2. — С.214.

702. Цит.: Леонид Развожжаев. Люстрация кремлевской ОПГ как диктатура народовластия// https://forum-msk.org/material/politic/15595903.html.

703. Там же.

704. Основы марксистско-ленинской философии // Издание четвертое, переработанное / М.: Изд-во политической литературы, 1979. — С. 274.

705. Л.Н. Толстой. Полн. собр. соч., Т. 48. — М., 1952. С. 124.

706. Основы марксистско-ленинской философии // Там же.

707. См.: Леонид Развожжаев. Как удержать власть левым, пришедшим к власти демократическим путем на выборах? // https://forum-msk.org/material/politic/15595903.html.

708. Там же.